Алексей Тенчой - Киноповести. Три главные составные части фильма: сценарий, сценарий и еще раз сценарий

Василий поднял с земли бумагу и сунул её в карман.

В этот момент к нему подошёл Кромешкин и сказал:

– Начальник, поехали домой.

Щемилов кивнул.

Кромешкин залез в автомобиль и стал заводить мотор. Но мотор не заводился. Василий подошёл к Кромешкину и спросил:

– Что случилось?

– Думаю, двигатель заклинило, Василий Сергеевич.

– Добираемся каждый своим ходом, – скомандовал Щемилов.

– Машину оставляем здесь?

– Конечно, а что с ней сделается, если двигатель не работает. Завтра за ней приедут и отбуксируют…

До дома добрался Василий только к поздней ночи. На следующий день на работе он узнал, что никто из чекистов, которые были с ним при разрушении ступы, не вернулся домой. И Сабакаев, и Кромешкин погибли по дороге. Их загрызли волки.

Но самое странное в их гибели было, то, что в той самой бумаге в которой указывалось когда и кто взорвёт ступу, было указано также, что Сабакаев и Кромешкин примут смерть от зверя. Как оно и случилось.

В бумаге было написано про каждого, кто участвовал в разрушении Ступы. Названы были не только фамилии, но и кармическая кара ожидающая каждого…

Было написано и про Щемилина. О нём говорилось, что он умрёт от болезни. Два дня Василий ходил сам не свой. На третий день всё рассказал жене. Она потребовала, что бы он немедленно уволился из ОГПУ.

– Если завтра не подашь заявления, послезавтра я заберу Петьку, и больше ты ни меня ни сына не увидишь.

Впервые Василий послушался супругу. На следующий день записался на приём к начальнику Сбруеву и положил заявление на стол.

– Я хочу знать причину увольнения? – спросил Сбруев.

– Жена требует, – ответил он, тяжело вздохнув, и тут же добавил: – После гибели Сабокаева и Кромешкина.

Начальник кивнул, и это означало, что он принял довод, как веский.

– И куда думаешь идти? Где работать?

– Не знаю ещё. Не думал над этим.

– Работать—то где-то надо. У тебя ребёнок маленький. Небось, каждый день есть просит?

– Просит. Ещё как просит!

– Давай-ка мы тебя в милицию определим? Я даже перевод смогу сделать из нашего ведомства в их!

Так и порешили. Сбруев позвонил начальнику городского управления милиции. Отрекомендовал Щемилина с положительной стороны и тот дал добро.

Уже через неделю Василий работал следователем в городском отделении милиции. Это была совсем другая работа. Совсем в другой области. Там ловили людей, которые нарушили закон. Там не надо было взрывать храмы, могилы. Запугивать людей. В каком-то смысле, это была более чистая работа. И работал Василий с удовольствием до 1940 года.

Прошёл ещё год. Как-то вызвал его к себе начальник милиции и сказал:

– Здесь дело такое, надо конфисковать у шаманки Удган Сэсэг юрту. Чтобы не жила она возле города. Юрта её недалеко за городом. И горожане каждые выходные толпой к ней идут. Вообще-то это не наше дело. Это дело ОГПУ. Но они его сбросили на нас. Отвертеться от этого дела не удалось, и вот я вспомнил, что ты же у нас работал в ОГПУ?

– Работал.

– Будь добр, займись этим. Ты знаешь. как от неё избавиться. А я тебе премию выпишу!

Начальник долго уговаривал, много чего обещал. В итоге уговорил таки Щемилина заняться прежним делом.

Дав согласие, Василий подумал: «Была бы жива Ксения, не согласился бы я на это дело никогда!». Но Ксении не было и поехал он вместе с двумя подчинёнными выгонять шаманку.

– Давай выселяйся из юрты, – сказал, обращаясь к шаманке Василий. И добавил: – рабоче-крестьянская власть конфискует у тебя жильё!

– А где же я буду жить? – спросила шаманка.

– А вот ты духов местности почитаешь. Пусть теперь они о тебе и позаботятся.

– Не уйду я отсюда никуда, – ответила шаманка и уселась на свой ритуальный трон. В своём ритуальном наряде.

Щемилин обратился к двум милиционерам, пришедшим вместе с ним:

– Что будем делать? – спросил он.

– Надо поджечь юрту, сама уйдёт отсюда, – сказал один из милиционеров.

Так и сделали. Обложили юрту хворостом и подожгли. Думали, шаманка выскочит из жилья, а она, к их большому удивлению не выскочила, а сгорела вместе с юртой.

Милиционеры вернулись домой. Пришёл домой и Ще-милин. Через два дня скоропостижно умерла Ксения, заразилась от холерного больного. Петру в то время было 10 лет.

Похоронив жену. Щемилин запил. Петр, увидев пьяного отца сказал, что напишет дедушке в Оренбург, и уедет от него.

На следующий день Щемилин взял кол и веревку, направился на место сожжения шаманки. Там он вбил кол на то место, где стояла юрта. Привязал себя за шею к этому колу и кричал каждому проходящему:

– Это я шаманка Сэсэг, не узнаёте меня что ли?! А ну-ка бегом ко мне на обряд!

Через день его забрали в психо-лечебницу. И признали его душевно-больным. Петю забрал в Оренбург дед Григорий. Он же его и вырастил, и раз в год привозил в Читу на свидание с отцом.

Когда Петр достиг совершеннолетия, то он поступил в медицинский институт. Окончил его с отличием по специальности психиатрия и попросил распределения в Читу.

Его направили на работу в Читинскую психо-лечебницу, где он снова встретился с отцом, и говорят, даже вылечил его.

Так заканчивается эта история. Говорят, что Василий, после выздоровления стал набожен, и учил всех, что следует прислушиваться к тому, что говорит вам жизнь, что подсказывается вам свыше.

Позвонили в дверь. Баир никого не ждал. Он всего три дня тому назад снял квартиру, в которой находился, и поэтому весьма удивился звонку. «Кому я понадобился, в незнакомом районе?» – подумалось ему.

Открыв дверь, он увидел женщину средних лет. Она вежливо поздоровалась, и слегка нервничая, спросила:

– Скажите, вы ведь священник?

– Да, я лама, – ответил Баир: – а вы кто?

– Я управдом, зовут меня Марья Васильевна.

– Очень приятно, – ответил он и представился: – Лама Баир.

– Я к вам по деликатному вопросу. Не знаю даже с чего начать.

– А вы пройдите в квартиру, я вас чаем угощу. Глядишь, и придумаете с чего начать! У меня есть хороший китайский чай…

Марья Васильевна махнула рукой и произнесла:

– Спасибо вам, я лучше здесь постою. В общем, так: в нашем подъезде, на первом этаже пытался повеситься Басагадаев. Он уже третий раз пытается наложить на себя руки. И, слава Богу, пока удаётся его остановить.

Марья Васильевна говорила скороговоркой, и нервничала. Она вынула из рукава платок и вытерла капли пота, выступившие на её шее, затем продолжила, также скороговоркой: – У нас у русских, это ужасный грех… Не знаю, как у вас?

– У нас это тоже плохо.

– Раз так, не могли бы вы поговорить с ним? Сегодня соседка в окно случайно увидела, как он прикрепляет ве-рёвку с петлёй за крюк от люстры. Она подняла крик. Ворвалась в его квартиру, и поэтому удалось помешать этому делу. Но ведь завтра или послезавтра мы не увидим, и ничего не будем знать. И в результате он, рано или поздно, добьётся своего…