Милана Смоленская - Поэзия опыта. Poetry of expirience

Она замолкла. Послышались тихие всхлипы. Милана отпустила микрофон, который сжимала так, словно в нём была сосредоточена вся её жизненная сила. Лживая внучка правдива в своей фальши до максимума. Почему? Потому что я не играю. Я проживаю этот момент со всей откровенностью, на которое только способно моё осторожное скрытное сердце.

– Спасибо, что пришли, – тихо сказала Милана и вернулась на своё место, провожаемая хором внимательных взглядов и участившихся всхлипов.

– Да ты спикер по сути, – восхитился Гена.

– Oh fuck you, – пробормотала Милана, чувствуя, что растратила весь свой запас нормальных слов.

Антоний положил свою руку поверх худой холодной руки сестры. Их взгляды встретились. Она улыбнулась.

Когда завершилось прощание с телом, все вышли на улицу. В воздухе пахло дождём, но серые тучи были неизменно скупы на осадки. Милана шла с Антонием под руку. Она надела солнцезащитные очки и смотрела себе под ноги. Перед глазами стояло лицо деда, мертвенно бледное, спокойное, строгое, оно напоминало маску, утратив что-то важное. Жизненно важное… Оболочку покинула родная душа, с которой я так и не успела попрощаться, и тело кажется совсем чужим…

На надгробной плите дата рождения, дата смерти. А между ними – одинокая чёрточка длиною в несколько сантиметров. Это и есть жизнь?!

Милана, сломленная подавляющим чувством вины, опустилась на колени и склонилась над землёй, под которой был погребён её заботливый опекун.

– Да вы чё, офигели?! – не выдержал Гена, заметив, что Милану фотографируют.

Девица с iPhone смерила его долгим взглядом, затем призывно улыбнулась. Гена поморщился. Милана всё ещё стояла на коленях. Антоний подошёл к ней и дотронулся до её плеча. Она медленно поднялась на ноги и, не глядя ни на кого, отошла в сторону.

– Не беспокойся, Тони, меня уже невозможно вывести из себя, – сказала Милана глухим голосом.

Она почувствовала, но не сразу поняла, что брат ведёт её к выходу из этого мрачного мира. Мимо бесстыже любопытных людей, формально облачённых в траур, мимо надгробий, мимо сотен написанных историй жизни. Она села в Rolls-Royce и прикрыла глаза. Хотелось спать. Хотелось забыться. Впервые в жизни ей не хотелось скорости.

На банкете Милана иссякла. Устала, как никогда ранее не уставала на людях. Она с трудом держала улыбку, отвечая на соболезнования и выслушивая чужие воспоминания об умершем. Говорить было сложно. Речь, произнесённая перед похоронами, забрала у неё все силы и красноречие, и Милана всё время переходила на английский, чем привлекала к себе ещё больше внимания.

Всё в ней было интересно людям, не скрывавшим за маской траура хищное любопытство. Состояние, которое она унаследует, обсуждалось вполголоса, но до Миланы долетали слова, которые так не хотелось слышать. Антонию было проще – его бизнес-репутация была безупречной, жизненная стратегия выверенной. Он говорил по-русски без акцента и с уместной ностальгией в синем взгляде рассказывал милые выдуманные истории детства.

Но Милана прекрасно осознавала, что их с Антонием мысли и чувства не занимали никого, кроме их самих. Деньги, бизнес, будущее компании – это беспокоило собравшихся больше всего. Возмущённая корыстью, осквернявшей светлую память деда, Милана объявила минуту молчания, на время заткнув весь банкетный зал, ярко освещённый и заполненный оживлённым гулом. В краткой благословенной тишине она слушала чужие мысли, звучавшие в обращённых на неё взглядах, и думала о деде.

Как мало значит жизнь человека для тех, кто привык мыслить мёртвыми цифрами. 69 лет. Много пожил. Умер. С кем не бывает? Его нет, значит, нет смысла больше выдавливать из себя почтение. Самое время посчитать капитал и прикинуть, как пожил этот человек – в денежном эквиваленте, конечно же. Духовные накопления учёту не подлежат, да и не интересны они никому – слишком лично. Деда больше нет, и его деньги тут же обезличились, став шуршащими фантиками, в которые скоро будут завёрнуты совершенно другие идеи и приобретения…

Три испытания даны человеку: огонь, вода и медные трубы. Выдержать все, сохранив в себе всё лучшее – чистое и духовное, с чем мы рождены, – вот наша задача. Любовь уже спалила мне нервы, слава оглушила разум и выбила из времени, но деньги никогда не станут настоящим испытанием. Деньги – вода. Сегодня есть, завтра нет. Можно утолить жажду, можно вымочить руки в их непрекращающемся потоке, а они, беспристрастные, перейдут к новым хозяевам.

Деньги не несут в мир ни добра, ни зла. Они совершенно нейтральны, пока их не коснётся временный владелец, превращающий чувства в действия, мысли в слова, цели в результаты. Деньги чисты и пахнут безразличием, а мы пачкаем их своими грязными помыслами и мелкими задачами…

Разве меня не испортили деньги? Разве, став миллионершей, я не утратила ту духовную связь со своей семьёй, которой раньше так дорожила? Эта вода размывает родственные узы – вот главная её беда. Финансовая самостоятельность питает независимость, самодостаточность пестует эгоизм, по итогу – полная неблагодарность и душевная скупость при нескромно зелёных банковских счетах…

– Прикинь, да? Там лобстеры, здесь буйабес. И светскость всем подавай… Официанты должны быть расторопны, но не суетливы…

Гена Смирнов сидел рядом с Миланой и пытался отвлечь её разговорами на сторонние темы. Милана, у которой деньги и бизнес вызывали временное отторжение, располагающе молчала и слушала Смирнова. Гена, в отличие от многих других собравшихся, не колол её вилкой своего обострённого любопытства и не спрашивал про Джея, о котором Милана боялась даже думать, не желая пачкать светлые воспоминания своими тяжёлыми эмоциями.

– Ген, прикинь, нас когда-то тоже не будет, — сказала она, задумчиво отпив воду.

Смирнов замолк на мгновение и посмотрел в свою тарелку.

– Ну, пока мы тут, ты должна оценить мой ресторан, — неожиданно быстро нашёлся он.

Милана улыбнулась.

– На днях заеду, — пообещала она.

Гена, довольный её ответом, продолжил приглушённо возмущаться. Причиной его недовольства был московский продуктовый ряд, логистика и конкуренты. Смирнов любил мыслить вслух, проговаривая возможные решения своих проблем, и Милана, прекрасно знавшая об этой его особенности, методично кивала, не вникая в суть.

Сидим такие весёлые и деловые. Считаем доллары, евро, фунты, рубли. Вон та восемнадцатилетняя, что пришла с Валентином Петровичем, одним из деловых партнёров деда, ещё и калории считает, похоже. Считаем ли мы время? То, которое во много раз более ценное, чем все деньги мира. То, которое нельзя ни вернуть, ни купить, ни исправить…