Канта Ибрагимов - Седой Кавказ. Книга 2

После новогодних праздников мало кто вышел на работу, а мужчины и вовсе пропали, кроме бригадира. Пришлось Самбиеву выручать, сел за трактор – силос, комбикорм развозил, от снега дорогу расчищал. В те же дни лютовал мороз, и он носился с паяльной лампой вдоль оголенных участков водопровода. В общем, приобщился к труду, вписался в коллектив, и отныне – без него нет застолий, в танцах он первый, в песнях заводила, пьет наравне, но не до скотского состояния, ко всем внимателен, и только жалуются прямо в лицо доярки, что паренек он на зависть, а как мужик – ноль. От этого Арзо только лыбится, твердит, что только по любви, а сам помнит свой опыт, знает, на каком он нынче положении, да и чего греха таить – не соблазняют его эти толстые тетки, а если молодая забрела на ферму работать, так это от безысходности. Правда, в две недели раз, а может чаще, появляется экономист Света Смирнова. Он с ней весьма деликатен, боится зариться на ее так и не сформировавшееся тонкое тело и только любуется сочной нежностью, то ли от мороза, то ли еще от чего, алых щек.

Скучно, однообразно протекает жизнь Арзо. В марте он ожидал появления Ансара, и тут вместо земляка другое событие – письмо от Поллы. На радостях Самбиев расцеловал увядшие щеки доярки, убежал в свою конуру, закрыл дверь и, несмотря на солнечный свет в окне, включил свет.

«Здравствуй, Арзо!

Я давно хотела написать тебе, но не решалась, и вот теперь не стерпела, собралась с духом.

Арзо, я знаю, что ты из-за меня пострадал, получил такой срок. Боюсь, что ты думаешь теперь обо мне плохо, винишь меня: наверное, это и правильно, поделом. Я не знаю, что тебе по этому поводу сказать – то ли благодарить, то ли извиняться, то ли сочувствовать, а лучше все разом!

Если можешь, прости меня! Я очень прошу! Я такой участи тебе никогда не желала и не пожелаю, тем более из-за меня. Помню и знаю, сколько добра ты мне сделал, и вспоминаю тебя только с теплотой и уважением. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь в такой же мере тебя отблагодарить, думаю, вряд ли. Я мечтала когда-то купить тебе золотые часы в благодарность, так на это надо было год работать, и при этом не пить, не есть. Так что эта мечта не сбылась, впрочем, не сбылись и прочие.

Арзо, ныне я закостенелая жеро , официально дважды побывавшая замужем, и только ты знаешь, что это было трижды. Вокруг меня сплетни, скандалы, недобрая молва ходит за мной, преследует меня. Желая от этого избавиться, я уехала в Краснодар, но без прописки меня там на работу не взяли. Был вариант устроиться в дом отдыха на побережье Черного моря, в районе Лазаревской, так там мне все опротивело: эти вечно оголенные, обвислые тела, что-то есть в них противоестественное. И хотя я, как врач, ко многому привыкла, но дом отдыха есть дом отдыха, и все отдыхающие думают, что врачи должны всемерно их ублажать. Словом, когда через месяц закончились деньги, я вернулась домой. И хоть тяжело мне здесь, но дом есть дом – иного у меня нет.

По специальности работать не могу, всюду оскандалилась, мне стыдно. Председатель нашего колхоза Шахидов предложил мне должность ветеринарного врача, я отказалась. После человека лечить животное – можно, но обратный переход, я думаю, будет не гуманным. Да и не ветеринар я. В итоге я вновь, как и раньше, взяла два гектара сахарной свеклы, стала той же колхозницей, вновь на коленях поля исхожу. И если раньше я шла по колхозному полю горделивая, надменная, красивая, с яркой мечтой, с надеждой на будущее, то теперь волокусь, опустив голову, хоть и молода вроде, а все в прошлом… Под нашей грушей я всегда останавливаюсь. Как мне тяжело теперь под ней стоять! Обломалась не только моя, но и твоя жизнь. А ты ведь всегда был моей опорой… Как я ненавижу Докуевых, как я их презираю! Сейчас вовсе разжирели… Ну да ладно, Бог с ними, лучше их не вспоминать.

Арзо, теперь ты бы меня не узнал, я постарела, стала некрасивой, и это к лучшему, ведь говорится – не родись красивой, а родись счастливой. И еще, больше нет моих пышных волос, из-за болезни я их дважды сбривала, и, на удивление, они уже на сантиметр-два отросли.

А теперь о главном. Недавно во второй раз привозили в Ники-Хита твоего сына – Висита. Если бы ты знал, какой это славный ребенок, просто прелесть! Весь в тебя! Такой же беленький, курчавый. Удивительно! Это вылитый ты в миниатюре, и характер тоже твой – требовательно-капризный, но добрый, и улыбка твоя – щедрая, простодушная, озаряющая мир. Дай Бог ему долгих, благословенных лет жизни!

В этом плане, тебе, Арзо, повезло, ты счастливый человек, у тебя есть сын.

Арзо, я никогда тебе не писала длинных писем, а ныне все изменилось. Кто бы мог подумать? Теперь я первой напомнила о себе, исписала столько листков. Это признак упадка, моя гордость сломлена, я обыкновенная жеро . Однако, Арзо, я очень хочу, чтобы ты, именно ты, а не кто-либо другой, знал, что я перед Богом и людьми чиста и честна.

Понимают это люди или нет, я не знаю, главное, чтобы ты этому верил и в этом никогда не сомневался.

Будешь ли ты отвечать на это письмо или нет – твое дело, ты как никогда передо мной волен. Только есть у меня к тебе одна очень деликатная просьба. Поэтому, если честно, и пишу, поэтому пошла на унижение (если это унижение?).

Твоя бывшая жена, говорят, уезжает в Москву продолжать учебу. А Висита, как потеплеет, на все лето привезут в Ники-Хита. Можно я буду за ним присматривать это время? Ведь у Кемсы много дел, да и не здорова она; жена Лорсы со своими детьми еле управляется, так что это было бы всем удобно и приятно.

Если посчитаешь нужным ответить, то пиши на главпочтамт, до востребования (в селе много сплетен).

Извини за многословность. Береги себя, следи за здоровьем.

12.03.1990 г. Полла».

По мере прочтения письма, лицо Арзо омрачилось. Скорбь, печаль и одиночество любимого человека были ему близки. Он понимал, что это письмо – очередное признание в любви Поллы, и ныне, после стольких скандалов с замужествами она, ясное дело, отстраняется от Арзо, но, увидев маленького Самбиева, не смогла не ухватиться за него, перенеся всю любовь, нежность и тепло на него, на маленького Висита.

Хоть и знает Арзо Поллу, как никто, тем не менее что-то новое сквозит в этом послании, чересчур дерганной кажется мысль, даже почерк. Раньше письма Поллы были лаконичными, ясными, четкими, а в этом чувствуется сумбур мыслей, метание души.

Арзо стал медленно перечитывать письмо, уносясь душою на далекий Кавказ, как вдруг кто-то грубо, как здесь до этого не смели, постучал в дверь.

– Кто? – встревожился Самбиев.

Еще грубее стук, молчание.

Рассерженный Арзо открыл дверь, а там улыбающийся Ансар. Земляк даже не присел, говорил, что очень торопится. Оказывается, он уже дней десять как прибыл, в район нахлынула масса шабашников со всех концов страны, идет жесткая борьба за объекты строительства и договора.