Павел Зайцев - Увидеть море

© Павел Сергеевич Зайцев, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

* * *

Нас семьдесят два. Мы все разные. Разный возраст, профессии, привычки и характеры. Объединяет одно – все трупы. Нет-нет, никакой мистики. Пока мы ещё живы, но уже знаем, что это ненадолго

Ещё полчаса назад мы были разношерстной и пёстрой толпой: румяные от водки нефтяники с громким смехом и пошлыми шутками, чопорнолицые консультанты с неизменными айпэдами, раздраженные молодые мамочки с капризными детьми.

Сейчас в салоне пассажирского лайнера, совершающего перелёт Нижневартовск-Москва, сидят семьдесят два похожих друг на друга манекена. Осторожно поворачиваюсь и смотрю на пассажиров сзади меня. Одна и та же картина. Бледные лица. Плотно сжатые губы. Кто-то закрыл глаза, кто-то уставился себе под ноги, шевеля губами в беззвучной молитве.

Я думаю о том, как это будет. Из прочитанного об авиакатастрофах знаю, что при ударе о землю все кости в теле от давления моментально крошатся в порошок. Запомнился комментарий спасателя о том, что тела, найденные на месте крушения, очень сложно переносить. Как бурдюк с водой без ручек

Услужливое воображение тут же рисует картину – два МЧС-ника рывками пытаются забросить мой бесформенный обгоревший труп в грузовик, и меня охватывает паника. Дикий животный ужас. Если не взять себя в руки, то я закричу. Этого нельзя допустить. Видимо, это понимает каждый, поэтому тишина в салоне гробовая. Это только в голливудских фильмах в падающем самолёте все кричат и носятся по салону. В реальности, как оказалось, всё происходит совсем не так.

Мне тоже надо отвлечься. «Это будет не больно. Я ничего не почувствую. Секунда – и всё будет кончено». После этой мысли я успокаиваюсь. Становится не страшно. Только пальцы выбивают нервную дробь, и в голове стучат какие-то африканские ритмы.

В голову приходит мысль написать прощальную смс-ку родным и близким. Сейчас как-то отчетливо понимаю, что кроме родителей и, может быть, брата моя смерть ни для кого не станет трагедией. Что же написать? «Прощайте, мама, папа и Дима! Через несколько минут меня размажет по земле. Я вас любил»? Как-то глупо и пошло. И страшно.

Нет. Ничего писать не хочется. Теперь ясен смысл фразы «люди живут вместе, а умирают по одному». Завтра все мои друзья и близкие проснутся и вновь увидят рассвет. А я нет. И это обстоятельство уже разделило нас невидимой стеной.

В тридцать лет все-таки умирать не так обидно, как в восемнадцать. Все в жизни уже испытано. Я любил и мечтал. Успел разочароваться и в том, и в другом. Видел свет. Был женат, но не нажил ни семьи, ни детей.

Я – бесполезный путешественник во времени и пространстве, и в каком-то смысле такой конец логичен.

Последнее время часто повторял, что ничего не жду уже от будущего. Говорят, что мысли и слова способны материализоваться. Что ж, судя по тому, что сейчас со мной происходит, так оно и есть.

Почему же всё так сложилось? Где и когда я свернул не туда?

Откидываюсь на спинку кресла, и сцены из моей жизни мелькают перед глазами, как кадры цветного кино. Детский сад, школа, университет, переезд в Америку…

Так много было всего. Грустного и смешного…

Но… давайте, наверное, по порядку.

Я очень удачливый человек.

Ни разу в жизни не выиграл в лотерею. Когда что-то зависит от везения, заранее ожидаю полного провала и никогда не ошибаюсь. И все же, по крайней мере один раз в жизни, мне чертовски повезло.

В далеком 1977ом году, жарким августовским днем в городе Нальчике я родился, и… сразу умер (нет, везением это не назовешь). Весь синий и слабодышащий, не кричал, как другие младенцы, а лишь спокойно и укоризненно взирал на окружающую обстановку. Не знаю, что я увидел, но мне, очевидно, не понравилось – я закрыл глаза, и остановился сердцем.

Однако у акушеров были на меня другие планы. «Не можешь – научим, не хочешь – заставим». Таков был их девиз.

Младенец был оперативно откачан. Сердце забилось, и я вернулся в мир, чтобы спустя много лет докучать вам этим романом. В общем, так вышло, что, о жизни после смерти, в отличие от большинства умерших, я могу рассказать немало и это – большая удача!

* * *

Рос я хилым и чахлым. Беспрестанно валялся в больнице, истыканный уколами и опутанный капельницами.

– Его надо закалять! – сказал отец. Семейный совет решил сделать из меня маленького спартанца, и мать повела нездорового потомка «на спорт».

После того, как спартанца последовательно отверг большой теннис, плавание и фехтование, мама смирилась с мыслью, о том, что ребёнку нужно что-то попроще и отдала меня на футбол.

Сначала я даже обрадовался – какой мальчишка не любит футбол! Но эта попытка получилась самой печальной.

Тренер Георгий оказался садистом и мерзким типом. Тогда такого слова не знали, но сейчас его бы назвали «метросексуалом». Весь изящный ухоженный, надушенный он напоминал героя-любовника из мексиканских мыльных опер. Голосок имел тонкий, неприятный и скрипучий.

Как только мама ушла, он принялся издеваться над моей фамилией.

– Зайцев?! Хаха! Нет! Хаха! Ты у нас будешь Заяц! Хаха! Слышали? Все зовите его Заяц! Хахаха! – после такого «весёлого старта» я сразу возненавидел его и футбол вообще.

Когда я продемонстрировал фирменный дриблинг, один раз потеряв мяч, а другой упав на нём, и честно промазал по пустым воротам три раза из пяти, восторгу остроумного Георгия не было предела. Он разнообразил унижения, добавив к «Зайцу» эпитеты «Косой» и «Кролик». Наиздевавшись вволю над моей кривоногостью, он удалил «Кролика» с поля.

С тех пор мои тренировки заключались в том, что пока все играли в футбол, я «отрабатывал удар». Полтора часа бил мячом об стенку. Это было скучно и немного унизительно. Я чувствовал себя изгоем и с завистью посматривал на остальных ребят, которые весело носились по полю.

Наверно тренировок через двадцать я бы уже достаточно «отработал удар», чтобы мне позволили хотя бы изредка выходить на замену, но тут отец решил посмотреть на мои успехи и загубил, возможно, в будущем блестящую футбольную карьеру. Появившись без предупреждения, он наблюдал из-за сетки, как я «отрабатываю удар» под крики тренера: «Косой, ты чо там расслабился? Уши мешают? Хахаха!». После тренировки он отвёл остроумного метросексуала за угол «на пару слов». Через пять минут они вернулись. Под глазом у тренера наливался большой негламурный синяк, а сам Георгий был бледен и задумчив. У папы не было в детстве родителей, которые могли бы его защитить. Он вырос в детдоме, и шуток тренера не оценил