Ольга Каминка - Мои 90-е

– А ты умеешь делать картофельный салат? – пере-ключился он на меня.

Поскольку мне было двадцать и я вообще готовить не умела, мне было глубоко наплевать на картофельный салат. Я ему так и ответила. Я подумала, что так будет лучше, чтобы сразу узнать свою избранницу как можно ближе.

Он был немного разочарован и сказал:

– Ну, тогда пойдем потанцуем.

Тут я вообще припухла, потому что танцевать надо было под оркестровую аранжировку какой-то русской народной попсы, типа Ларисы Долиной «Не сезон». Дичь ресторанная. Он вытащил меня на середину (больше никто не танцевал) и пытался крутить через голову за руку. Вышел очень интенсивный танец. Стало жарко, а мои огромные сапоги оставляли грязные следы на полу. Я вообще никогда под такое не танцевала, даже на школьной дискотеке.

– Пол, я не люблю танцевать.

– Как же так? Картофельный салат не умеешь готовить и танцы не любишь танцевать?

Тут я поняла, что – все, надо быстро прощаться. И очень странно отмазалась: сказала, что срочно еду покупать фотоаппарат (мне казалось, что это очень круто). Меня ждет продавец, у меня с собой деньги (о, целая пачка долларов!), и мне надо идти, потому что я опаздываю на встречу. Видимо, я хотела показать, что не совсем уж лыком шита. А на самом деле я поехала встречаться со своим бойфрендом в метро. И пересказала ему всю эту историю: как мы в ресторане с женихами веселились. Мы с Сашей как-то сквозь пальцы смотрели на то, что я собираюсь выйти замуж куда-то «налево». Слишком подробно не обсуждалось, но и не осуждалось. Я уже много раз ему закидывала удочку, что хорошо бы уехать. Но у меня не было никаких нормальных вариантов, и он понимал, что это – вынужденная мера. Всем было ясно, что уехать девушка может, только выйдя замуж. Уехать хочется всем, уехать по-любому хорошо… Я же ради этого не в гостинице проституткой работаю! Я, как честная девушка, все ему рассказываю. Мы были еще очень молодые. Видимо, хотели быть более свободомыслящими, более продвинутыми. Или хотя бы казаться.

Наступил и девяносто первый год. Все работало абы как, никому ничего было не нужно, только денег, и срочно. Потому что, как пел мой любимый «Комитет Охраны Тепла»: «Завтра не будет… Завтра не будет ни х-я, ни тебя, ни меня… Завтра не будет!»

Когда я первую свою стипендию получила, я хотела сделать маме подарок, как положено. Вроде бы 15 рублей.! И с этой стипендией я пошла в ближайши магазин (он тогда назывался не супермаркет, а универмаг). В наличии были колготки. Почему-то тогда завезли много колготок, с бусинками на щиколотках. И были сувениры: хохлома, палех, мельхиоровые ложечки для чая… Такой вот ассортимент из десяти наименований. Поэтому я купила ей платок посадский шерстяной: вроде как польза и «ничего так» на вид. Вся стипендия ровно ушла на платок.

Цена на хлеб за год с 20 копеек подскочила до рубля, а еще через год – до 20 рублей. Зарплаты выдавать перестали. А если и давали, то талонами – на сигареты или на водку, например. И это еще хорошо, а то могли и хрусталем каким-нибудь. Завод плюшевых игрушек выдавал з/п плюшевыми игрушками. И люди стояли вдоль дорог, продавали мудацких плюшевых мишек, водяру и своих баб. Кое-где питались хлебом и картошкой. В Москве было еще не так плохо. Курили мы «БТ» или «Родопи» – болгарские, качественные. А народ и «Приму» садил нормально. Я, как студентка, ничего не зарабатывала и вскоре перешла на иждивение родителей своего бойфренда. Они пекли пироги из хлеба: размачивали этот хлеб, пропускали через мясорубку и лепили новые коржи, добавляя туда варенье. Это было отвратительно, но я мало ела, так что обходилась спокойно без пирогов.

Ничего удивительного, что многие мои ровесники, те, которые уже закончили школу и не могли позволить себе жрать родительский хлеб, так и не смогли получить нормального образования. Ну, и дух свободы был в нас сильнее благоразумия. Открыли границы, народ оживился. Самыми популярными направлениями для бегства, кроме США, были Канада и Германия. Там были отработанные схемы приема новых граждан. Новая Зеландия и Австралия принимали высококлассных специалистов. Я таковым точно не являлась. Канадцы брали молодые семейные пары с хорошим образованием, врачей, брали хорошо и очень хорошо брали одиноких девушек. А у меня был Саша. Да и вообще, далеко и страшно. Израиль не был престижным направлением. У русских – уж точно. Хотелось, конечно, в Германию, но… там к посольству подойти страшно было: я наткнулась на толпу одуревших людей, которые распихивали друг друга руками, били зонтами, писали списки и ругались матом… А главное, туда от метро шел автобус номер 666… Я из принципа на него не села. Да и черт с ним. Я знала, что как-то вырулю, но еще не знала как. И вообще, все это как будто происходило где-то рядом, но не со мной. Целительная сила искусства застилала мне глаза розовым туманом.

Естественно, было немного неловко перед родными, и я искала работу. Но где ее искать – было совершенно не понятно. Никому было не понятно. Лучшее, что могло случится с человеком, – челночные поездки в Польшу: туда – лук, оттуда – груши. Все заработки попахивали криминалом, раскладами на честном слове, районными тусовками, плавно перераставшими в ОПГ. И все это, конечно, несовместимо было с просиживанием штанов в институтах. Я пыталась «устроиться по специальности»: бесконечно давала какие-то объявления в газеты. «Из рук в руки» тогда только появилась. Написала: «девушка-фотограф ищет работу». Это я уже теперь понимаю, что нельзя было так писать. Начался шквал звонков, когда в трубку делали приблизительно так: «Хи-хи-хи-хи, девушка? Фотограф? Ха-ха-ха-ха» – и вешали трубку… Тогда было мало девушек-фотографов, процентов десять, не больше. Были кино-операторы, правда, но все они были такие жилистые мужеподобные тетки. Это была такая совершенно не женская специальность: работа тяжелая – выездная ли, в студии ли: оборудование таскать на себе (очень все громоздкое, тяжелое). Каждый осветитель по три кило минимум. Кофры с аппаратурой – вообще! Они и без аппаратуры-то весили по два килограмма, потому что были кожаные с изящными железными замочками. Да и в технике, как известно, бабы не сильны… Плюс работа с населением, нервная. А на досуге – принято было баловаться обнаженкой или порнухой подрабатывать. В электричках глухонемые такую порнуху продавали: кипу ч/б отпечатков положат рядом с пассажиром на сиденье и дальше идут по вагону, а потом за деньгами возвращаются. Ну, так же, как сейчас благотворительные магнитики. Отсюда логика: если девушка-фотограф – точно какой-то развод. Или – сексуальная извращенка, например, смешная лесбиянка «зона-стиль». Поэтому, конечно, надо было поржать в трубку. Эти люди звонили по телефону и хихикали, а потом два человека из трех начинали предлагать мне сфотографировать их в женских колготках или что-то еще не очень приличное. Видимо, люди долго держали все это в себе. Самое прискорбное, что «служба быта», для которой нас тогда готовили после техникума (мы должны были стать великими фотографами на паспорт), тоже практически вся разваливалась. И эту сферу смяла приватизация: подвалы все повыкупили, оборудование разворовали. Хотя, там всегда работали придурки.