Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят

Чувство гармонии, как известно, чувство лёгкое. А посему для начала необходимо было сбросить балласт.

Первой в списке значилась мама. Дело не в том, была она плохой или хорошей. Балласт – это просто лишний вес. Мама была тяжёлой. В пересчёте по плотности вещества её можно было приравнять к белому карлику. По шкале барометра фатализма Соня столько ей задолжала, что как раз впору было объявлять о банкротстве.

Сбившись при пересчёте процентов с процентов, «таможня» приклеила Соне на чемодан бирку «неблагодарная сволочь», и на этой жизнерадостной ноте она перешла границу. Махнув заодно ручкой через плечо и папе, поскольку «бойся равнодушных» и малахольных, «ибо с их молчаливого согласия…» [3], и так далее.

Далее по списку шли «родственники», «подруги», «знакомые» и просто случайно-навязчивые люди. Весь табор и прежде считал Сонечку невыносимой зазнайкой и снобкой, не брезгуя при этом бесплатно пользовать её как специалиста, подолгу жить на её территории, поедая заработанное ею, пользоваться гардеробом, туалетными принадлежностями, книгами и прочими «снобскими» благами.

С этими было проще простого – определив группу обследования, Соня занялась психо-телефонным тестированием. Для начала так:

«Я разбила машину, помоги!»

Обратно пропорционально степени ответного вранья прогрессировало и её «несчастье»:

«Я разбила машину, меня выгнали с работы, помоги!»

Под конец, перепутав уже смех и слёзы, она монотонно бубнила в трубку очередному «другу»:

«Я разбила машину, меня выгнали с работы, мне нечего есть, шубы и золото я заложила в ломбард. Жить негде, и единственное, о чём я тебя сейчас прошу, будь любезна (любезен), привези мне сейчас на вокзал, в зал ожидания, пачку сигарет и бутылку водки».

Эффект не замедлил сказаться – за неделю мир погрузился в тишину.

Из многочисленного «круга доверия» откликнулась только одна дама, никогда в особо близких подругах не числившаяся. Стоит заметить, что с нею у Сони по сей день неплохие отношения.

Последние в списке, но далеко не последние по значимости – мужчины. Этих в Сониной жизни всегда было как грязи. Грязь, конечно, бывает лечебной, косметической и обыкновенной, но… конец один – смыл и забыл.

К моменту провозглашения декларации независимости: «Все вон!» – и эпизоду «тестирования» Соня даже жила с одним показушником, находящимся под железобетонной плитой… (пардон) железной пятой своей мамочки, но корчившим из себя «крутого мачо». Сонечка и ему написала диссертацию, благо специальности были смежные, пока он валялся на диване, заламывая ручки, и вопил: «Какой идиотизм! Как мне это надоело! Кому это всё надо?!» Однако когда к ним приходили «друзья» (см. предыдущие пункты списка), он бодренько вскакивал, выпивал принесённую друзьями водку и орал на Соню: «Почему у нас нечего жрать?!» – и тащил всех в ночной клуб на дискотеку. На Сонины аргументы типа: «Тебе же завтра третью главу руководителю показывать!» – он, мило улыбаясь, абсолютно справедливо отвечал: «Ну, сколько мы там потанцуем! Часа в два вернёмся, и до утра допишешь». Вот что Соня до сих пор не могла понять – шла ведь. И… дописывала. Странно, почему она не додумалась ещё пирожки к завтраку печь?

Помимо оного периодически или, вернее сказать, регулярно случались разного рода интрижки и «крупные» любовные романы. «Маменькин сынок», зная почти обо всех, практически не реагировал. Достаточно было сказать, что «меня срочно вызывают в роддом», после внеурочного телефонного звонка, и его уже ничего не волновало. Соня его понимала – спутница жизни – эдакая красавица из VIP-сопровождения, «делает карьеру», иногда «зарабатывает деньги» и сама же затаривает холодильник (дура!). При этом он особой щедростью не отличался: каждый скромнее некуда подарок – всегда и только «по поводу» – преподносился им Соне с пугающей помпезностью. Курить при его мамочке было нельзя, а в гости к ней ходить полагалось регулярно. В общем, в один прекрасный день Соня сказала: «Я от тебя ухожу!» – и немедленно покинула помещение, не дав ему опомниться, с одинокой сумочкой через плечо. Придя в сознание, он слез с дивана и начал донимать её телефонными звонками с мольбами и угрозами. И, действительно, за короткий срок успел наделать немало мелких и крупных пакостей. Генетика!

Квартира, где они проживали, принадлежала ему. И в порыве злобы он даже не отдал Сонечке её компьютер и вещи. «Ну и хрен с ними! Куплю. Или закаляться начну, а писать – карандашом на бумаге». Единственной по-настоящему актуальной проблемой был стол, на который можно положить лист бумаги, в той самой кухне той самой квартиры. Её-то у Сони как раз и не было. Мама была вычеркнута первой, поэтому, несмотря на то, что прописана Соня была под «крышей дома своего», путь туда был заказан. И хотя гордость – не порок, а лишь небольшой насморк, она бы всё равно туда не пошла.

Всех ухажёров и эрзац-заменителей разного рода она тоже разогнала.

Позвонила брату в надежде найти пристанище в одном из многочисленных объектов недвижимости, скупленных им по всему городу ещё в начале «развала-передела», – отказал. Они с мамой – «диагносты-клиницисты» с дипломами мехмата университета и факультета «автомобили и автомобильное хозяйство» политеха – поставили Соне «диагноз»: шизофрения. Сказали, что если она разрушает свою жизнь – это её личное дело, и она может отправляться к своим многочисленным «ёбарям», «на помойку» и ко всем чертям, раз уж «хамит» маме и бросила такого «замечательного парня» (к слову сказать, прежде они его терпеть не могли), и вообще – сама дура!

Пришлось приписать в конце списка пункт специально для брата, что первоначально не входило в Сонины планы.

Прокантовавшись недельку в роддоме (в разных отделениях, чтобы не вызывать подозрений), потом пару ночей у той самой подруги, доставившей пачку сигарет и бутылку водки на гипотетический вокзал, она ощутила угрозу вокзала реального. Однако нашлась мизерная, но вполне приемлемая по цене-качеству квартирка в глухомани, где никакие мамочки и их сынки не смогли бы её найти. Там и зажила. Работа, как и прежде, «работалась» без особого воодушевления, но добросовестно, а так называемая «наука» катилась уже по накатанной.

Денег, надо сказать, у Сонечки сразу стало значительно больше. Выяснилось, что непокупка еды – один из самых больших источников материального дохода.

Она работала, много ходила пешком и регулярно выпивала сама с собой на дивиденды с некупленной еды, предаваясь детским мечтам об «иррационально-безупречном мужчине». Но – безо всяких конкретных целей и задач. Коллеги, прознав о холостом статусе, бросились «устраивать» Сонечкину жизнь. И пару раз она даже попадала на свидания. Вернее – на ужины. Кавалеры были галантны, и рестораны выбирались по её вкусу. И не то чтобы мужчины были нехороши. Может, и хороши. Кто их разберёт? Просто хотелось чего-то такого, что представлялось в детстве, летом на Волге, в бабушкином заброшенном саду…