Татьяна Огородникова - Брачный экстрим. Школа «Челси».

– Он упал и не может говорить, у него не двигается рука, он не может встать! Я не знаю, что делать! Я не знаю! Боже мой, помогите мне.

– Какая рука?

– Что? – Аня была озадачена вопросом.

– Правая или левая?

– Правая… кажется, – неуверенно сказала Аня.

– Вызови доктора через ресепшн. Я постараюсь прилететь при первой возможности.

Инесса прилетела к вечеру следующего дня. Натан уже лежал в местной клинике с диагнозом инсульт. Правая половина тела была парализована, речь не вернулась. Инесса сказала Ане:

– Собирай вещи, отправляйся домой.

– Но я…

Инесса посмотрела на нее так, что Аня сама чуть не упала с сердечным приступом. Она улетела в тот же день. Инесса вызвала самолет мед-авиации и доставила Натана в Лозанну. Положение дел было никудышным. Доктора в один голос говорили, что ничего не ясно. Нужно ждать. Может быть, вернется в норму, а может, и нет. Для Инессы начались дни тягостных больничных дежурств. Первый шок прошел. Она часами смотрела на своего ненаглядного Натана и, к своему ужасу, не желала ему выздоровления.

Потому что она поняла, что теперь он полностью принадлежит ей. Вот таким Натаном она может владеть и распоряжаться по своему усмотрению. Ирония судьбы состояла в том, что такой Натан не был нужен никому, кроме нее. Ни друзьям, ни партнерам, ни телкам, ни родственникам. Два месяца ждали положительной динамики, но надежды не оправдались. Натан вернулся в Москву на инвалидной коляске в сопровождении жены Инессы Алексеевны Лосер.

Когда-то никому не известная Марта Скавронская попала в палатку русского капрала. Она недолго задержалась там. Очень быстро девушка стала любовницей Меншикова, одного из первых мужчин Российского государства. Но восхождение Марты по «служебной лестнице», ведущей ее на самую верхнюю ступеньку, на этом не закончилось. Как всем известно, Марта стала Екатериной I, любимой ЖЕНОЙ Петра I и русской императрицей.

С тех пор в нашей стране появилось еще максимум три персоны такого уровня. Статистика из области «чудеса иногда случаются».

Они поселились в загородном доме. Великий Натан превратился в немощного инвалида. Дьявольская деятельность Инессы привела ее к исполнению единственного желания: муж теперь целиком и безоговорочно принадлежал ей. Инесса как-то сразу состарилась, сникла, нервные припадки доставали ее все чаще, она больше не интересовалась ни своим, ни Натановым бизнесом. Она не пускала в дом приятелей. У них бывали только медперсонал и домработница с сиделкой. Супруги практически не поддерживали связь с внешним миром. Лосер часто сидела в кресле-качалке возле Натана и читала ему вслух. У Натана из глаз лились беспомощные слезы.

Только один раз Инесса пригласила в гости свою племянницу Ирину, с которой мы вместе учились на курсах «Челси». Мы иногда созванивались с ней и встречались в «Шоколаднице» на Никитской.

На нашей встрече Ирина рассказала о событиях в жизни Инессы.

– И что теперь? – спросила я.

– Не знаю. Думаю, – последовал ответ.

– О чем ты думаешь?

– Думаю, что, скорее всего, продолжу ее дело.

– Какое дело?

– Дело «Челси», – ответила Ирина.

Это была наша последняя встреча. Я была уверена, что никогда ее больше не увижу. Поэтому я тоже откровенно рассказала ей о себе.

Я даже удивилась, что в полтора часа можно уложить почти десять лет жизни. Ирина слушала меня не перебивая. Мы давно понимали друг друга с полуслова. Я сама удивилась тому, как спокойно и непрерывно мой незатейливый рассказ превратился в историю жизни. Вернее, в историю разрушения жизни. Хотя я испытывала привычный ступор, когда говорила или думала об этом, особенно о нем. Я ощущала физически, как мои волосы превращаются в растрепанные редкие космы, глаза перестают видеть, голос становится глухим и невыразительным, спина горбится, а внутренние органы постепенно превращаются в труху.

Самый главный вывод, который я сделала после курсов мамы Лосер, заключался буквально в двух словах и звучал примерно так: «Эх, ты…» Относилось это горькое восклицание к моему папе. Этот уникальный мужчина в моей жизни был мечтой и реальностью, другом и братом, богом и дьяволом. Он был красив настолько, насколько может быть красив тот, кого ты любишь всем сердцем. Темные курчавые волосы до плеч он зачесывал назад, это придавало ему вид мачо. Он шутил: «Я же не могу позорить такую красивую девочку, я должен быть модным». Высокий лоб, прошитый неглубокими морщинками, смешливые синие-синие глаза, нос с маленькой горбинкой и мужественный квадратный подбородок, контрастирующий с мягкими пухлыми губами. Словом, красив, просто красив. Фигура у него тоже была отличная, потому что он всегда следил за весом. Он мог позволить себе чуть-чуть расслабиться во время отдыха на море, но это стоило ему усиленных тренировок и двухнедельной диеты. У папы была обалденная сила воли. Словом, он был лучшим. Лучшим мужчиной из всех, каких я когда-либо видела. А если бы вы знали, как при одном его появлении зажигались глаза у присутствующих женщин – от подростка до бабушки… Единственной дамой, с которой я более или менее была согласна его делить, и то только на ночь, была мама. В глубине души я все равно знала, что меня он любит больше, чем маму, а я его – больше всех на свете. Я всерьез думала, что наша любовь взаимна и на всю жизнь. Оказалось, что такое сильное чувство тоже имеет срок годности. Мне было пятнадцать лет, когда я впервые поняла, что это так.

История, написанная мною о себе при первом знакомстве с леди Лосер, действительно существовала, только это была не моя история, а история моей лучшей подруги Юльки, Юльки Кащенко. Мы были с ней как родные, мы даже хотели, чтобы нас считали сестрами. Она была старше меня почти на четыре года, но, несмотря на это, Юлька безоговорочно доверяла мне все свои тайны, впрочем, как и я – ей. Мы проводили вдвоем каждую свободную минуту и шушукались, как малые дети. Теперь вы понимаете, почему мне не составило никакого труда рассказать историю ее жизни. Я знала каждый ее шаг, образ мыслей, каждую веснушку на ее малюсеньком носу, и я очень, очень сильно любила ее.

Наша семья, интеллигентная и обеспеченная, не привила детям манеры презирать тех, кто менее богат или не того происхождения – словом, мне не запрещали дружить с детьми другого сословия и даже наоборот, мама искренне приветствовала мою закадычную дружбу с Юлькой Кащенко, хотя у той не было, как говорится, ни кола ни двора.

С первых дней жизни Юлька росла без отца, мать ее была алкоголичкой, о чем знал весь город, единственное, что мамаше удалось сделать для дочери, – запихнуть ее в цирковое училище… Казалось бы – держись от таких подальше, деточка, однако нет. Добрые сердца моих родителей поощряли и благословляли помощь и дружбу с детьми иного социального слоя, чем я.