Елена Лебедева - В какой стране жить хорошо, или Cафари на «Большую пятерку»

С чувством выполненного долга она решила позвонить профессору и узнать, где располагается ресторан. Владимир Ильич, казалось, ждал ее звонка. Он очень обрадовался и подробнейшим образом объяснил ей, что ресторан «Windows» располагается в самом известном отеле «d’Angleterre» на набережной с панорамным видом на озеро и гору Монблан. «Ого, – удивилась она, – а не очень ли это круто для дня рождения ребенка-узника?» Профессор рассмеялся:

Времени до вечера было много, но город она уже осмотрела, а для поездок за город его было мало. Ничего не оставалось делать, как только посвятить время изучению кальвинизма. Сколько можно откладывать? Перед домом был небольшой скверик с уютными креслами из ротанга и мягкими подушками.

Она открыла книгу. Поначалу вчитаться было трудно, но потом она перелистывала страницу за страницей и не могла остановиться, пока не дочитала до конца. Закрыв книгу, она еще долго сидела не двигаясь, осмысливая прочитанное. История никогда ее особо не интересовала, поэтому факты, изложенные в книге, были для нее шокирующими. Как такое могло быть? И после всего этот человек увековечен где только можно и все произносят его имя с почтением! А мы свою историю не любим…

Итак, в книге было написано, что женевские граждане были трудолюбивые и аккуратные, к тому же веселые – любили всякие общественные увеселения, игры, танцы и шумные сборища в часы досуга.

Девиз католической Женевы гласил: «После мрака ожидаю света». Приверженцы Реформации, усматривавшие в этом девизе что-то пророческое, полагали, что теперь, с упрочением новой религии, свет окончательно вытеснит прежний мрак.

Знаменитый протестантский теолог и моралист Жан Кальвин является одной из важнейших фигур в европейской истории. Его взгляды на такие разнообразные предметы, как теология, управление страной и личная мораль более четырех веков влияли на жизнь сотен миллионов людей. Кальвин был полнейшим спиритуалистом; нечувствительный к красотам природы, к поэзии и искусству, он смотрел на землю как на юдоль плача и скорби, а на земную жизнь – как на подготовительную ступень к жизни загробной. Этот дух аскетизма он привил и женевцам. Неутомимый в работе, реформатор требовал того же от других.

Основная мысль учения Кальвина заключалась в том, что человек не в состоянии изменить свою участь и может лишь постоянно трудиться перед тем, как покинуть этот мир.

Согласно учению Кальвина, человек по своей природе склонен к злу и возмущению, поэтому над ним должна всегда тяготеть сдерживающая узда. Власть, истинно угодная Богу, непременно строга – ей должно быть чуждо сострадание, милосердие и другие человеческие слабости.

По мнению Кальвина, осуждение невинного представляет собой гораздо меньшее зло, чем безнаказанность виновного. Совершенно ошибочно представление, будто светская власть должна карать лишь преступления против граждан – убийство, воровство или другие посягательства на их права. Нельзя оставлять безнаказанными безнравственность, пьянство и оскорбления имени Божия.

При таких теориях система наказаний, конечно, не могла отличаться мягкостью. Смертная казнь определялась за преступления самого различного свойства, совершенно в духе Ветхого Завета: смерть богохульнику, смерть тому, кто захочет подорвать существующий строй государства, смерть сыну, который проклянет или ударит отца, смерть нарушителям супружеской верности, смерть еретикам.

Вряд ли даже в те времена можно было найти другое государство, где бы при таком небольшом населении и в такой промежуток времени совершено было так много казней. Пятьдесят восемь смертных приговоров и семьдесят шесть декретов об изгнании, и это в такое сравнительно мирное время, каким был первый период деятельности Кальвина в Женеве (1542–1546 гг.), лучше всего показывают, как охотно женевские власти пользовались своим правом.

Но еще ужаснее была та жестокость, которой отличалось само судопроизводство. Пытка была необходимой принадлежностью всякого допроса – обвиняемого пытали до тех пор, пока он не признавал обвинения, подчас в мнимом преступлении. Детей заставляли свидетельствовать против родителей. Иногда простого подозрения достаточно было не только для ареста, но и для осуждения: в числе этих семидесяти шести человек, осужденных на изгнание, двадцать семь были осуждены только по одному подозрению.

Человеческая жизнь словно потеряла всякую цену в Женеве.

Эта протестантская инквизиция проникала решительно всюду. Богатые и бедные, мужчины и женщины должны были по первому требованию предстать перед грозным трибуналом. За нечаянно сорвавшееся вольное слово, за улыбку во время проповеди, за слишком нарядный костюм, за завитые волосы они выслушивали гневные выговоры, выставлялись у позорного столба, подвергались церковному отлучению, штрафам, тюремному заключению.

Всякое оскорбление божественного имени считалось преступлением, наказуемым гражданскими властями. Под эту категорию можно было подвести все что угодно: найденный при обыске атрибут прежнего католического культа, вроде крестика или образка, неуважительное отношение к проповеднику и т. п.

Результаты этой системы были поразительные. И город, и граждане точно преобразились. Шумная жизнь богатого города с живым, подвижным населением притихла и заменилась мрачной серьезностью. Под бдительным оком цензоров, под вечной угрозой жизнь женевцев приняла характер строгой религиозности, порядка и дисциплины, каких не встретить больше нигде.

Посещение проповеди признано важнейшей обязанностью гражданина. Всякое неприличное выражение, ругательство, подслушанное одним из многочисленных шпионов (бдительность старейшин скоро оказалась недостаточной), немедленно доносилось в консисторию и, бывало, соответствующим образом наказывалось. Извозчик, в сердцах обругавший свою упрямую лошадь, подвергался тюремному заключению.

Страсть к роскоши, которой отличались богатые женевцы, также исчезла. Реформатор не ограничивался одними требованиями скромной, умеренной жизни – он регламентировал малейшие детали быта, определяя цвет и фасон костюмов, добротность материи, предписывая законы для женской прически, устанавливая даже максимум блюд на пирах.

В регистрах города можно обнаружить сведения анекдотического характера. «Три кожевника, – читаем мы, – присуждаются к трехдневному заключению на хлебе и воде за распутство: они съели за завтраком три дюжины пирожков».