Мария Воронова - Клиника жертвы

Раньше я сделала бы все, чтобы покрыть мадам перед начальством. Чувство корпоративной солидарности и врожденное отвращение к стукачеству заставили бы меня извернуться и написать обеляющий терапевта рапорт. Но сейчас я вдруг подумала: какого черта? Взаимовыручка – это, конечно, хорошо, но где я видела от мадам это «взаимо»? И я накатала абсолютно честный рапорт. Я подумала: почему ради спокойствия и безнаказанности какой-то сволочи я не могу показать себя в глазах руководства грамотным клиницистом?

И мне стало ясно, что укоренившаяся во мне привычка жертвовать своими интересами ради чужого удобства – всего лишь дурная привычка, от которой возможно избавиться.

Разнос мадам давали в моем присутствии. Так уж получилось. Я слушала гневную речь, в которой каждое слово было к месту и справедливо, с доселе неведомым мне злорадством.

Не представляю, что со мной будет дальше, но пока следует признать, что меняюсь я в худшую сторону. Наглость, мстительность и эгоизм поселились в моей душе. И принесли с собой радость…

Нейман впервые собирался отмечать День подводника вдали от боевых товарищей, в статусе гражданского человека. Правда, при современной технике не так это будет и грустно. Сядет перед ноутбуком, выпьет с друзьями в прямом эфире… Потом отведает праздничных блюд, обещанных Артуром, а ближе к ночи сходит повоет на луну.

– Не грусти, братик. – Старобинец заметил его подавленное настроение. – Ты для родины сделал все, и даже больше. Воспоминания должны приносить тебе радость и удовлетворение, а не сожаление о том, что жизнь твоя изменилась.

– Они и приносят, не переживай.

Владимир Валентинович приподнял крышечку заварного чайника. Элитные сорта чая, которые Артур покупал на вес, размокнув в кипятке, приобретали странный вид. Чаинки по размеру сравнимы с лавровым листом – бывает ли такой чайный куст в природе? Наполнив чашки, Нейман вдохнул аромат: вполне приятный, и вкус ничего, а вид… Да бог с ним, с видом.

– Слушай, а чего тебя понесло в подводники? – Старобинец внимательно посмотрел ему в глаза, как ребенок, ожидающий вечерней сказки.

У этого устрашающей внешности майора было одно редкое качество: он любил слушать. А ведь хорошие слушатели встречаются гораздо реже, чем хорошие рассказчики, обычно чужим речам внимают из корысти или из вежливости.

– Братик, я еще в советское время выбирал профессию. Я родину любил. Конечно, я мечтал стать морпехом, как ты, но трех сантиметров роста не хватило. Я так переживал! Чуть в ботаники не подался от обиды…

– Правильно, – самодовольно усмехнулся Артур. – Сам подумай: одно дело из моря выходит команда здоровенных мужиков, и совсем другое – толпа хлюпиков. Психологический эффект. Я вот что хотел спросить, Володя: ты в школе, наверное, умным был?

– Ну не дураком же!

– Зачем тогда поперся в военное училище? Насколько мне известно, в те годы престиж военных был очень низким. Считалось, что идут служить только те, кто не смог найти себя в гражданской жизни.

Нейман пожал плечами:

– В нашей семье так не думали. Сколько поколений мужиков было, все офицеры. Если честно, я еще в детском саду решил стать моряком. – Владимир Валентинович улыбнулся уголками губ.

– Расскажи!

– Папа приходил из автономки, три месяца дома не был. Ну, радость, конечно, неописуемая! Да ты сам знаешь… Иногда в книжке прочтешь или услышишь, что не бывает, мол, полного счастья. Что всегда разочарование, досада и другие чувства в том же роде. Кто так говорит, из похода домой не возвращался. Куда там Новый год или день рождения! Знаешь, папа рано умер, я его почти не помню, только по фотографиям. А это ощущение счастья прекрасно помню. Незадолго перед его смертью мы пошли в парк гулять, и отец с мамой решили на качелях покататься. Помнишь, раньше такие лодки были, а может, и теперь есть? Я для этих лодок еще маленький был, они купили мне мороженое и посадили на скамейку, я ел и смотрел, как они раскачиваются. Так красиво! В тот день была очень хорошая погода, небо чистое, ни облачка. Вообще странная штука – человеческая память. Я помню, какие пышные кусты сирени цвели вокруг площадки с качелями, огромные тяжелые гроздья. Помню, как мамина юбка парусила, и она ее прибивала… А у отца помню только руку. Рукав с нашивками, он в кителе был. Будто на фотографии обрезанной.

Артур сочувственно кивнул.

– Но зато я прекрасно помню ощущение спокойствия и радости, когда я видел родителей вместе. Я родился и рос в семье, где царила чистая и честная любовь. И я всегда хотел быть таким же, как отец.

– У меня папа тоже подводник был, ты знаешь, – засмеялся Артур. – Так он, как из автономки придет, нас с братом расцелует, рублем одарит и на улицу гулять выставит. А нам-то невдомек… Думаем, просто он нас так любит и балует. Как-то раз я санки забыл. Возвращаюсь, отец открывает, лицо красное… «Папа, – говорю, – я санки забыл!» Он мне их выкинул – все, иди гуляй! Я только годам к двадцати сообразил, что это он так злился.

«А мой сын меня не знает», – вдруг подумал Владимир Валентинович и загрустил.

Но тут позвонила Дора и пригласила его в ресторан. На День подводника Глеб организовал складчину. Нейман начал было отнекиваться, но Дора была очень напориста. После истории с Настей в отношениях старых друзей появилась некоторая натянутость, а в святой для них день они смогут простить друг другу все обиды.

– Если не ради Глеба, то ради меня, – горячо убеждала Дора. – Ты мне почти как брат, Володя. А как я смогу с тобой дружить, если ты разойдешься с Глебом? Я еще слишком красива для такой дружбы!

– Это да, – галантно подтвердил Нейман. – Не люблю я эти сборища, но ради такого дела приду. Скажи, а можно с девушкой?

– Разумеется, если внесешь за два лица. Кто же твоя избранница? Надеюсь, не дядя Артур?

– Увидишь, – мрачно пообещал Владимир Валентинович.

Кристина сразу согласилась пойти в ресторан, чем очень удивила своего преданного поклонника.

– Я честная гражданка, – засмеялась она, – и просто не имею права отказаться. Как говорил Грибоедов: к военным людям так и льнут, а потому, что патриотки.

– Хотя бы так, – проворчал Нейман.

Девятнадцатого марта он проснулся в великолепном настроении. Сердце пело в предвкушении чуда, он даже удивился, что способен еще чувствовать такой душевный подъем.

Все радовало его в этот день: и Артур, вскочивший ни свет ни заря, чтобы приготовить праздничный завтрак, и товарищ адмирал, устроившийся на груди как-то особенно нежно. Даже погода была хороша. Весеннее солнце заливало комнату, застревая в нависших с верхнего балкона длинных сосульках, облизывало их, и они таяли крупными громкими каплями. Лужи внизу сверкали, как бриллианты, сверкали и ноздреватые сугробы, сочащиеся серой серебристой водой, и сквозь спрессованный снег дорожек прокладывали себе путь острые хлопотливые ручейки.