Александр Смирнов - Дань

Выйдя из планового отдела, она дала Феликсу целую кипу бумаг.

– Попробуй всё это разнеси? К концу дня ноги отваливаются. А ещё некоторые не успевают свои планы разработать, так они просят меня из архива старый план срисовать, у них подписать и в лабораторию отнести. Так и выходит – я за них работаю, а они за меня зарплату получают.

– Что-то я не врубаюсь, а для чего прошлогодний план нужен? Их, наверное, интересует текущая работа?

– Их вообще ничего не интересует. Ты думаешь, эти бумаги кто-нибудь читает?

– А для чего же их тогда по лабораториям рассылают, а потом отчёты требуют?

– А если они этого делать не станут, то этому отделу просто заняться будет нечем. Ну, сам посуди, разве можно спланировать, когда учёного идея осенит? А как можно работать по плану? У них же работа творческая. Это на заводе можно спланировать, сколько деталей станок сделает, а учёные не станки. Знаешь, как они этих плановиков ненавидят.

– Значит, ты можешь сама заставить любой отдел дать плановикам любой отчёт?

– Не только могу, я это иногда и делаю. Я же говорила тебе, они сами меня об этом просят. Должность у меня маленькая, а возможности огромные, – хвастливо заметила Люся.

– Для чего же тогда тебе уходить из института?

– Во-первых, зарплата мизерная, а во-вторых, у меня допуск открыт. Если захочу по путёвке за границу куда-нибудь съездить, то меня не отпустят.

– А ты, что за границу хочешь?

– Конечно хочу, мои знакомые девчонки уже пол мира объехали, а я всё здесь сижу. Мне им даже рассказать нечего. Слушай, Феликс, хочешь посмеяться? Давай сейчас заставим все подразделения сдать сведения о своём семейном положении.

– Кто же тебе эту бумагу подпишет?

– А давай поспорим. Если подпишут, ты меня сегодня в ресторан ведёшь.

– Давай, только ресторан я тебе и без этого обещал.

Люся побежала к секретарю, принесла письмо с требованием сдать сведения о семейном положение своих подчинённых в плановый отдел.

– Смотри, видишь, письмо не подписано? А теперь подожди меня.

Через минуту Люся вышла из отдела и протянула письмо. Оно было подписано.

– Они не читают что ли, когда подписывают?

– Конечно, нет.

– А, что ты будешь делать, когда сведения из лабораторий сюда стекутся, все же увидят эту шутку и вспомнят, кто это сделал?

– А они сюда не стекутся. Я же сама ответы из лабораторий буду забирать. А если даже и стекутся? Ты думаешь, что кого-то это удивит? Они к этому бреду уже привыкли.

Феликс впервые столкнулся с врагом сильным и могущественным. Ни он, ни майор, ни вся государственная власть ничего не могла с ним сделать. Преступника можно выследить, арестовать и, наконец, упрятать в тюрьму. Этого врага победить невозможно. Равнодушие, беспринципность и халатность, за эти качества увольняют отдельного человека но, на его месте сразу оказывался другой. Как дракон из сказки. Срубленная голова тут же заменяется на новую. Только одна фея, волшебница и чародейка могла победить это чудовище. Нравственность, только она могла справиться с этим злом. Но как раз она в последнее время встречалась всё реже. По телевидению шла откровенная пропаганда насилия и разврата. Самые дешёвые, низкопробные западные фильмы у нас нашли прибежище. Сексуальная революция ударила по стране своим острым и безжалостным мечом, вырубая нравственность из молодых неокрепших душ. В самом начале этой революции Феликс не придавал ей большого значения. Напротив, он даже в чём-то поддерживал её. Ему не нравилось, что естественные, данные природой, человеческие чувства отвергались людьми, окрашивались в какой-то грязный цвет. Его современники стеснялись собственного тела и прятали его от посторонних глаз. Восторгаясь красотой обнажённых тел, высеченных из мрамора и написанных кистью художника, своих, живых тел люди стеснялись. Появляясь на свет, человек, познавая мир и выясняя у самых близких и любимых людей – родителей, откуда он появился на свет, нередко сталкивался с обманом. Подрастая, он понимал, что родители лгали ему, но, став родителем, сам делал тоже самое. Завесу стыдливости скинули и казалось, что тысячелетняя эра условностей закончилась, но получилось всё с точностью наоборот. Вместо того, чтобы пропагандировать самое главное человеческое чувство – любовь, на телеэкраны выплеснулась разнузданная пропаганда разврата. Если смотреть программы телевидения каждый день, то возникали странные ощущения: преступники и бандиты уже не казались извергами, это были милые парни, к которым зритель относился с симпатией. Для подростков профессии бандита и проститутки становились самыми престижными. СПИД и наркомания захлёстывали страну, унося в могилу всё больше и больше молодых жизней. Природа, не надеясь на разум человека, своими методами боролась с гонителями нравственности, она просто убивала их. Виновата ли молодая девочка Люся в том, что продаёт свою Родину? Вопрос очень спорный. Сама Родина, через средства массовой информации так её воспитывала. Феликс понимал, что всё это в конечном итоге закончится. Нравственность, которую люди изгнали из своей жизни, вернётся к ним. Но какую дань придётся заплатить всем за это? Что будет с Люсей? Её жизнь искалечена. Да разве только её? Эти рассуждения вдруг напугали Феликса. Он относился к Люсе ни как к преступнице, а как к жертве. Беспомощность раздражала его, он не знал, как помочь девушке.

И хоть Феликс жалел её, но отлично сознавал, что она приносила огромный вред стране, и её необходимо было изолировать. Все доказательства были собраны, Люся сидела напротив следователя ФСБ и не понимала, чего от неё хотят. Слушая вопросы следователя, она находилась в какой-то прострации. Наконец она взяла себя в руки и начала давать показания.

– Ещё раз расскажите о вашем знакомом, как вы с ним встретились? – спрашивал следователь.

– Это было давно, уже не помню когда точно. Я возвращалась от подруги поздно вечером. На улице за мной увязались три парня. Они стали приставать и отняли у меня сумочку. Я закричала, но поблизости никого не оказалось. Один парень сорвал с меня платье, и я осталась в одном нижнем белье. Потом они стали затаскивать меня в подвал. На улице в этот момент остановилась машина, и из неё вышел Николай Петрович. Он окликнул парней и потребовал, чтобы они меня отпустили. Те бросили меня, вытащили ножи и набросились на Николая Петровича. Он, наверное, знал какие-то приёмы, потому что через несколько секунд парни лежали на асфальте и не шевелились.

– Ну, что, красавица, – сказал он, – садись в машину, куда же ты пойдёшь в таком виде?

Я была так напугана, что послушно села к нему, несмотря на то, что он был мне совершенно незнаком.

– Куда же тебя вести, такую?