Михаил Веллер - Баллады тюрем и заграниц (сборник)

– Мы выросли на Андерсене, Торвальдсене и Кьеркегоре, – сказала жена по-датски при помощи русско-датского разговорника и стала плакать.

И датчане вынуждены были признать, что у них стало двумя нахлебниками больше.

В лагере супруги безбедно прожили год: приоделись в почти модные тряпки из благотворительных пожертвований, трижды в день спускались в столовую, привередливо ковыряя вполне качественную кормежку, курили баснословно дорогие в Дании сигареты (пять долларов пачка), покупаемые на отдельное табачное пособие, и ждали от департамента иммиграции постоянного вида на жительство.

Первые два месяца шло в кайф, а потом стало скучно. Рядом жили курды, югославы, эфиопы и албанцы. Они галдели, курили план, жрали как землеройные машины и были совершенно чужды поэзии.

Копенгаген оказался небольшим, а цены – бешеными.

В поисках слушателей для своих стихов поэт познакомился с русской общиной. Полсотни человек были расколоты на несколько группировок. При церкви была библиотека, по воскресеньям после службы там пили чай: одна партия с батюшкой в одной комнате, другая со старостой в другой комнате, а третья с председателем общины пила пиво через дорогу. Что они пытались делить, человеку новому уразуметь невозможно.

Поэт затосковал. Тоска была, прожиточный минимум был, но пить было практически невозможно – бутылка водки под сорок долларов.

Пропив в два присеста месячное пособие, поэт снова временно перестал писать стихи, вместо этого проявив сообразительность. Он пошел в порт искать русское судно. При такой разнице цен только осел не прихватит несколько бутылок на продажу.

Ослов на русских судах нет, а бутылок гораздо больше, чем несколько. Поэт нахрюкался в хлам, тут же угостил новых друзей-мореманов и почитал им стихов. Они прониклись настоящей поэзией и предложили привозить ему водку хоть ящиками.

– Мужики, да я столько не выпью.

– И не пей. Мы ж не пьем.

– ?!

– Продавай. Ты чо. Все продают. Ты чо?

И он стал подторговывать. По мелочи так. Пошлялся по арабским лавочкам, организовал сбыт: с рейса – пару ящиков водчонки, десяток-другой блоков сигарет. Не зарываясь, чтоб конкуренты-поляки не сбросили в канал.

И даже приподнялся. Наши команды о нем уже знали. Свой, интеллигентный, надежный, петербуржец, дает сразу налом, и искать никого не надо. Шиковать он опасался, чтоб со всех пособий не сняли, счет в банке тоже опасно открывать, сплошная компьютеризация всех данных, а он же нищий, социальщик: так он сгонял на рейсовом катере через пролив в Швецию, полчаса ходу, виз не спрашивают, и раз в месяц клал деньги в банк в Мальмё.

И вот как-то берет он ящик водки, а выпить охота, и с ребятами посидеть. И прямо в каюте они одну бутылку раскрывают и шлепают. Он распечатывает только что купленный блок сигарет, морячки тащат закусь с камбуза; вторую открывают. Хорошо идет! Давай еще одну… А, да хрен с ним, с этим ящиком, хорошо сидим!

А потом он вызывает такси, они суют пузыри в карманы и едут погулять по городу. Лето, погода чудная, настроение что надо.

…Утром кто-то стучит в дверь. И сильно так, аж в голове отдается.

– Да-да… Войдите!..

Не входят. Стучат. Что за кретинизм…

Он с неохотой всплывает из глубокого сна. Постель жесткая, неудобная. Открывает глаза. Подушка серая, плоская… ерунда какая-то.

Опять стучат. Со стоном поворачивает голову и ничего не может понять.

Это по голове его легонько постукивает дубинка. А за другой конец дубинки держится полицейский. А за полицейским, как нимб, встает утреннее солнце.

Он отдает себе отчет еще в одной странности: пахнет необъяснимо. Просто гадостно воняет!

Хочет спустить ноги с кровати – и не может! Не спускаются ноги! Так, все, замели: нары, контрабанда, срок… ужас.

А полицейский сочувственно говорит:

– Что, сынок, перебрал? Вставай, не лежи.

До него доходит, что он лежит на тротуаре. Он кое-как встает, и полицейский морщит нос:

– Эк ты неудачно лег, сынок.

Здесь необходимо сказать пару слов о датских собаках. В этой изобильной стране методом вековой селекции, не иначе, вывели удивительных собак. С виду они обычные, но диаметр выходного отверстия равен так примерно калибру ротного миномета. И когда они гуляют, то следы их прогулок чудовищно напоминают человечьи, причем от матерого едока. И сейчас этот след обжористого меньшого брата распределен у несчастного поэта по всему фасаду.

– Помыться бы тебе, сынок, – сочувствует сердобольный полицейский.

От всего этого мерзкого непотребства поэт приходит в себя. И тогда он понимает, что это ему всю ночь мешало спать. Он спал на здоровенном булыжнике. Откуда взялся единственный булыжник среди сплошного асфальта?.. И как удачно выбрано место на ровном и чистом, в сущности, тротуаре: тут тебе и камень, и какашка… стекло еще какое-то битое!.. Не порезался хоть?

Нет, не порезался. Все-таки Бог пьяниц бережет. Но откуда стекло?

Он поднимает глаза, и ему хочется заснуть обратно. Потому что он пролежал ночь прямо под разбитой витриной. Над витриной написано, что это ювелирный магазин. А в самой витрине, вперемешку с осколками, лежат, согласно вывеске, разные ювелирные изделия.

А полицейский соотносит между собой булыжник, алкаша с какашкой, разбитое стекло и драгоценности в витрине. И делает вывод:

– Сейчас я зачитаю тебе твои права. Или тебе сначала надо пива попить?

Из машины, которая, оказывается, стояла рядом, вылезает второй полицейский и протягивает нашему грабителю бутылочку пива. И он выслушивает свои права. Понимает отлично, соображение становится кристальное! Недаром датский язык на бесплатных курсах для беженцев учил.

И это кристально ясное соображение подсказывает ему, что он огреб лет восемь. Ограбление ювелирки со взломом. Да нет, скорее двенадцать.

Разгромленная витрина заклеивается крест-накрест лентой, и первый полицейский остается при ней. А второй сажает его в машину, открывает окна, воротит нос и везет в отделение.

Там с него снимают показания. Пил на судне с русскими моряками, ничего не помню. Какое судно? Проверяют, сходится. Полицейские добреют и даже начинают его жалеть: что же вы, говорят, такой молодой и бросились пить с русскими моряками.

Катают пальчики. Отпечатки на булыжнике сходятся, на осколках стекла сходятся. А где вы, интересуются, этот камень взяли? Черт его знает, откуда он взялся.

Но в карманах у него пусто – ни денег, ни драгоценностей. А хозяин магазина уже прорыл носом витрину – ничего не пропало, слава те Господи! И значит, налицо не ограбление, а только хулиганство, максимум – умысел: почему вы разбили именно ювелирную витрину? Но умысел еще доказать надо.

И заметьте: ночь простояла раздрызганная витрина с драгоценностями, и никто каким-то образом ничего не взял!