Михаил Веллер - Баллады тюрем и заграниц (сборник)

– От вас, Евгений Александрович, люди бегут! – орал на Мравинского секретарь Смольного Романов.

– Это они от вас бегут, Григорий Васильевич, – возражал бесстрашный старик Мравинский, великий дирижер Ленинградского филармонического оркестра.

Однокашник, пошедший работать в КГБ, жаловался мне на выговор, полученный за невозвращение Барышникова из США:

– Миша-то какой тварью оказался!.. И ведь двуличный какой – накануне вместе за одним столом пили!..

Поехать за бугор мог только человек с приличной анкетой. Судимости и оккупированные территории исключались. Преимущества имели славяне-коммунисты-пролетарии-долго-наодномместеработающие. И только в составе группы – от производства. Состав группы утверждало руководство и партком. Обычно так: половина пролетариев – половина руководства, то есть себя самих.

Желающих всегда было в несколько раз больше, чем мест. Отбор порождал истерики, трагедии, интриги и инфаркты.

Заполняли анкеты. Это тебе не те анкеты, что на работу. Это на четырех листах, неделю потеть, излагая подноготную.

А к анкеточке – производственную характеристику. И чтоб ее подписал «треугольник» – партком, профком и начальник. А к характеристике – справочки из кожвендиспансера и тубдиспансера.

Что-о – одинокий?! Охренел? В стране должны остаться родные, заложники и гаранты твоего возвращения.

Что-о – справку из парткома?! На комиссию приходите! Часы приема указаны на двери! И там тебе устроят экзамен, переходящий в допрос: а когда был XI Съезд РКП(б)? А что сказал Владимир Ильич Ленин в речи в Цюрихе в 1906 году? А кто был первым секретарем коммунистической партии Великобритании? Не знаете?! Извините… приходите когда узнаете…

М-да, вот потом нести все бумаги в ОВИР и дожидаться выдачи загранпаспорта с указанным сроком выездной визы. Потом организованным порядком – паспорта в посольство на въездную визу.

Причем! В первый раз можно поехать за границу только в социалистическую страну. Болгария, Польша, самые «наши». Румыния, Венгрия, ГДР – менее наши. Чехословакия после 68‑го года оставалась «наша», но «наших» сильно не любила. А вот Югославия – это как бы наполовину социалистическая страна, а наполовину почти капиталистическая.

А вот во второй раз, если прошел уже достаточный срок, – ну, лет пять, – и ты хорошо себя зарекомендовал, примерный производственник, соблюдал за границей все инструкции, – ты уже можешь претендовать на поездку в Италию, или Францию, или Англию. Про них мечтали. Про Америку даже не мечтали.

Возможности поездок выдавались столь редко, и столь немногим счастливцам, что хотеть в Китай дураков не было, а Бразилия была понятием виртуальным.

99% населения спокойно знали, что заграницу не увидят никогда.

Переводчики, военные советники и члены творческих союзов имели больше шансов.

Культ Вождя достиг олигофренических размеров и форм к его 100-летию в тысяча девятьсот семидесятом году. Это походило на нежный культ придурка-великана в дурдоме.

Детские стихи в журнале «Мурзилка»:

«Ле-е-нин – всегда живо-ой!..» – гнул и вдавливал мозги бас в Кремлевском Дворце Съездов, тяжелый как металл и слащавый как сироп. «О-о-ой!!..» – вторил тысячный хор.

В детских садах заучивали рассказы о детстве самого человечного человека. На производствах сдавали ленинские зачеты по истории КПСС и марксизму-ленинизму. Писатели писали повести, поэты слагали стихи, скульпторы ваяли статуи. Ильич назывался у них «Лукич» и еще «Кормилец». Эти заказы хорошо оплачивались. Бюст назывался «Лукич грудной», статуя – «Лукич ростовой».

Отливка монументов целиком и по частям была поставлена в цехах на поток. Лысого развозили по площадям и закоулкам до самых до окраин. На площади Ашхабада смонтировали циклопическую фигуру, и по торжественном сдергивании савана Ленин оказался обеспечен тремя кепками. Одна была на голове, другая зажата в простертой руке, а третья запасливо торчала из кармана. Ликование толпы было искренним. Скульптора повезли в КГБ для выяснения замысла.

Актеры играли Ленина во всех ситуациях – от Смоктуновского до Калягина. Это была обязательная программа фигурного катания. Акт высшего доверия и творческой зрелости. За оправдание доверия давали Ленинскую премию. Белохвостикова сыграла Крупскую и получила разрешение сняться в «Тиле Уленшпигеле».

Это официально называлось «вносить вклад в сокровищницу Ленинианы». Вносили все и всё.

Мясокомбинат выпустил колбасу, где на разрез получалась надпись прослойками сала: «100». Чулочно-носочная фабрика выпустила нейлоновые носки с профилем Ленина. Плакатам и почтовым маркам не было числа. Эпидемия паранойи нарастала.

Грандиозность правительственных указаний переходит в абсурд на уровне деяний. Есть у нас такая традиция. Народные анекдоты – это диалектическая пара патетике вождей:

Мебельная фабрика выпустила трехспальную кровать «Ленин с нами».

Парфюмерная фабрика выпустила мыло «По ленинским местам».

В Петергофе открылся фонтан «Струя Ильича».

Фабрика «Скороход» выпустила калоши «По стопам Ильича».

Официально скрывалось калмыцкое и шведское происхождение Ленина, а особенно еврейский дедушка Бланк. Засекреченные документы о сифилисе давно уничтожили. Эта тайна была такой страшной, что ее знали все.

Вторую свежесть обрели анекдоты древние:

Ленин приходит с субботника, падает на кровать и в изнеможении стонет: «О-ох… ооох…» Крупская, с водой, с полотенцем, в испуге, что такое. «Ооохх… эта политическая пг’оститутка Тг’оцкий опять спг’ятал мое надувное бг’евно».

«Наденька! Что там упало? – Ничего, спи, Володенька. – Но что за шум? – Не обращай внимания, Володенька. – Да что там заг’гемело так ужасно?! – Это Железный Феликс споткнулся».

Старый большевик на пионерском слете: «Играли мы в детстве в футбол в Кремле. И вдруг мячик влетел в открытое окно квартиры, где Ленин жил. Мы так и замерли. Испугались. Он спускается во двор, на плече полотенце, щека намылена, в руке бритва, а в другой руке мячик. – Возьмите, – говорит, – детишки! – И мячик нам кинул. Вот какой был человек! А ведь мог бы и бритвой по глазам».

Студенты, гуляем мы с приятелем по Невскому, и постепенно догоняем троих с нашего курса, девушка меж двух ребят. И они травят эти анекдоты. Жестким, казенным, негромким голосом приятель мой сзади приказывает: «Так. Пройдемте, молодые люди». Они аж в воздухе зависли от ужаса. Воздух эпохи. В нем кто хочешь зависал.