Анна Матвеева - Перевал Дятлова, или Тайна девяти

– Девушка, – укорил меня охранник, – радио называется «Ля бемоль». Бекар – совсем другое дело, это значит, что понижение отменили. Или повышение.

Он вздохнул так печально, словно отмена повышения касалась его лично, потом черкнул что-то на листке бумаги и по-комсомольски указал на лифт:

– Не забудьте пропуск подписать!

Лифт ехал ко мне, скрежеща решетками и подвывая механизмами. Здание оказалось старым, работы трофейных немцев, и лифт – под стать, с надписями на двух языках – русском и немецком. Лифт по-немецки будет «едущий стул».

Почему «стул», если в нем стоят?..

Белая дверь, за которой обитали инфантильные голоса, оказалась закрыта на специальный кодовый замок. Естественно, кода я не знала – мне его никто не сказал. Я вздохнула и дернула за ручку. Тишина.

– У них обед.

На довоенном с виду стуле сидела худенькая девушка, похожая на умненькую лисичку. – Я Света, – сказала она. – Меня позвали получить приз, хотя я просто ошиблась номером. Звонила не сюда, а маме. Я отпинывалась, но они тут все такие настырные!

– Со мной то же самое. – Света подняла бровь, и я спохватилась: – Аня. Я пишу книжки.

Света улыбнулась и стала еще больше похожа на лисичку.

– Я как раз искала писателя, чтобы…

Тут она засмущалась.

– Чем ты занимаешься? – вежливо переключилась я. Света была из тех, кому сразу хочется говорить «ты». Таких людей очень мало. В основном мне встречаются их противоположности, которые настаивают на неформальном обращении. А мне оно дается с трудом – именно с ними. Я еще очень долго срываюсь на «вы», и противоположности обижаются.

– Я учусь, – сказала она. – На истфаке. Но это так, не главное… Я увлекаюсь… туризмом.

Пришлось сделать сложное лицо.

Я всю жизнь недолюбливаю туристов. Во-первых, мне непонятно, где они берут столько сил, чтобы ходить под грузом тяжелых рюкзаков на немыслимые расстояния, во-вторых, я не знаю, зачем им это надо: гораздо приятнее лежать под пледом с книжкой, котом и бутылкой красного сухого. А самое главное, я чувствую остро, как бумагой по пальцу, что туристы тоже меня не поймут с моим ленивым образом жизни. Будут переглядываться и хмыкать.

К тому же мой папа – супертурист, начальник экспедиции, охотник и рыбак с сорокалетним стажем. И вот он брал меня в детстве с собой в лес. Я покорно проходила метров двести, после чего садилась в траву и начинала истошно вопить:

– Домо-ой! Говно-о!

К чему относилось последнее, непонятно, но мама говорит, что этому слову меня точно не учили. Папа страшно обижался.

Меня усаживали на пенек, давали книжку Успенского про гарантийных человечков и ветку – чтобы отмахиваться от комаров. Тогда я еще как-то терпела.

После двух-трех таких походов папа умыл руки и отказался от лесных общений со мной. Так и выросла я урбаноидом.

И вот теперь нарвалась на настоящую туристку, да она еще писателя ищет…

– Свет, а зачем тебе писатель? – Я въехала в разговор заново и уже на танке.

Света взяла себя в руки (всё же она была слишком застенчива) и начала:

– Сорок лет назад на севере Урала погибла туристическая группа. Группа Дятлова. Девять человек.

Тут дверь с кодовым замком открылась, и в проеме мы увидели улыбку.

– Здравствуйте, здравствуйте! – сказала улыбка. Дверь открылась шире, и перед нами выросла высокая фигура унисексуального склада. Света тоже улыбнулась, а фигура (я честно не могла определить ее пол) развернулась в сторону кабинета и патетически воскликнула:

– Прибыли наши призеры!

Радийцы зашумели, а Света шепнула мне:

– Видимо, им совсем уж никто не звонит. Хорошо, что мы откликнулись, а то как-то жаль их. Все-таки работают люди.

Нас торжественно провели в комнату, и фигура (я отметила у нее легкую, почти красивую сутулость и уши, похожие красной сморщенностью на дольки сушеных яблок, – видимо, фигура несколько молодилась) плеснула в два стакана по щедрой порции коньяка.

– Я за рулем, извините, – отказалась Света.

– Оу! – обрадовалась фигура и залпом выпила коньяк. Я пригубила (точнее сказать, загубила) напиток: надеялась еще поработать сегодня.

Потом нам преподнесли два пластиковых пакетика с логотипом «Ля бемоля». В моем оказались кепочка, авторучка и два компакт-диска с адскими рожами на обложках. Что было у Светы, не знаю, но она всячески показывала свое удовольствие.

– Большое спасибо! – искренне благодарили мы, продвигаясь к двери. Фигура кричала нам вслед:

– Мы же пропуск не подписали! – вспомнила Света уже на лестнице. – Надо бы вернуться, да неудобно как-то.

– Попробуем так прорваться. – Я решительно двинулась к знакомому лифту.

Охранник широко улыбнулся:

– Илья Петрович предупредил, что вы сейчас выйдете. Поздравляю!

– Илья Петрович, наверное, и есть та странная фигура, – сказала я.

Света удивилась:

– Я думала, оно – женщина.

Мы засмеялись, и мне показалось, что я знаю Свету давным-давно. Хотя, честно говоря, я с женщинами не дружу – столкнулась однажды с отборной дамской подлостью. Подруга красиво, как в шахматных этюдах Рашида Нежметдинова, увела у меня мужа. Это было, правда, красиво и легко – так, наверное, уводят чужих баранов в восточных странах.

Я успела только вскрикнуть вслед: е-два, е-четыре, и это больше напоминало вопль «Твою мать!». После этого я завязала и с одним полом, и с другим. Шумахер – мой единственный друг и соратник.

Света приготовилась сказать что-нибудь прощально-вежливое, я читала это на ее милом лисьем личике. Видимо, передумала, потому что прозвучало совсем другое:

– Садись, я тебя подвезу.

Я уселась в зеленую «восьмерку», и Света аккуратно выехала на улицу.

Через две минуты мы были у моего дома.

– Зайдешь? – спросила я неуверенно; тоже ведь страшно: незнакомого человека – и сразу к себе домой. Вадик, мой бывший муж, просто убил бы за такое. Ну и пусть убивает теперь свою-мою подругу, заслужила.

Пока я открывала ключом дверь – под потустороннее, в прямом смысле слова, мурявканье Шумахера – отворилась соседняя квартира, и на площадке появилась накрашенная Надежда Георгиевна. Она улыбнулась, так что стало видно красную помаду на зубах – это придавало старушке зловещий вид.

– По городу ходит ротавирусная инфекция, – вместо приветствия выдала Надежда Георгиевна. Все страшные новости немедленно поднимали ей настроение. А ротавирусную инфекцию я представила себе как призрак коммунизма. – Кишечный грипп! Берегитесь, девочки! В поликлиники города уже поступило четыре тысячи человек.

Из ее квартиры звучало приглушенное эхо теленовостей Шеремета.