Айтен Акшин - Вальс на разбитых бутылках

Обратно в гостиницу Нариман вернулся уже часам к пяти. Ноги гудели, но он себя великолепно чувствовал. Поплескавшись под душем, вытянулся на кровати. По привычке включил телевизор. Полосок стало меньше, каналы увеличились до пяти. Но от быстрой речи быстро разболелась голова. Он выключил телевизор. Закрыл глаза и повернулся спиной к балконной двери, не желая затягивать тяжелые гардины. Перебрал в памяти увиденное за день. Вновь очутился в античном центре Рима. Сел на невысокую каменную ограду, с которой открывался самый выгодный вид на Колизей, и стал лениво наблюдать за фотографирующимися новобрачными.

Часть туристов заворачивала на дорожку, ведущую наверх к входу в Форум. Другая, наоборот, уже спускалась вниз, чтобы поглазеть на новобрачных, сфотографироваться самим прямо напротив того места, где устроился Нариман и побродить вокруг Колизея. Временами закрывая глаза от яркого солнечного света, он щурился на суетливого фотографа, расставлявшего полукругом приглашенных на бракосочетание.

Мимо прошла женщина, волоча по земле огромный, видимо достаточно тяжелый черный пакет, не обращая внимания на новобрачных и все прибывающий поток направляющихся к Форуму туристов. Поместив в центр жениха и невесту, фотограф отскочил назад, едва не столкнувшись с ней. Яркое декабрьское солнце Рима невыгодно высвечивало ее грязную одежду и нечесаные рыжие волосы так и не сумевшие собраться в пучок на затылке. Женщина явно жила на улице и побиралась.

Странный вой, раздавшийся откуда-то из-за спины, заставил Наримана забыть о рыжеволосой женщине и повернуться назад. Постепенно нарастая, он шел словно из-под земли. Почувствовав себя неуютно, он привстал. Женщина тоже остановилась, будто прислушиваясь. И тут за оградой Нариман увидел котов. Они вылезали отовсюду: из развалин, дикорастущих кустов и сохранившихся античных построений. Их было, наверное, штук тридцать. Все слегка потрепанные и как на подбор с нахальными мордами. Медленно пробираясь между поросшими высокой травой камнями, они выли и шли к ограде в сторону неподвижно застывшей на дороге женщины с черным мешком. Добравшись, остановились в нетерпеливом ожидании чего-то, не выходя за пределы своей территории, граница которой проходила по всей видимости по линии ограды. Все так же медленно женщина приблизилась к ограде, водрузила на нее свой черный мешок и, наклонив, начала высыпать остатки еды. Делала она это механически, как привычную процедуру. Отточенные, отработанные движения, словно мытье чашек, расчесывание волос или натягивание пижамы перед сном, заинтриговали Наримана. Он снова присел и, слегка развернувшись, наблюдал за ней, ожидая услышать, как она разговаривает с животными, которых регулярно подкармливает, собирая, по всей видимости, эти остатки по помойкам. Но, высыпав из черного мешка все его содержимое, женщина лишь молча стояла рядом, наблюдая, как коты растаскивают объедки, временами огрызаясь друг на друга.

Он отвлекся на громкий смех и одобрительные выкрики и увидел на фоне Колизея жениха и невесту. Приглашенные пытались рассмешить застывших с торжественным выражением лица новобрачных. Фотограф то подбегал к ним, то опять отскакивал, целился объективом, потом опять подпрыгивал. Он отвернулся и увидел грязную засаленную куртку уходившей рыжеволосой женщины, волочившей за собой уже пустой черный мешок.

Лежа в гостиничном номере, он опять подумал о том, что эта рыжеволосая женщина так же вечна, как и Колизей. И от этой мысли вновь стало жутко. И еще оттого, что среди всего увиденного сегодня, запомнилась именно она. На какое-то мгновение ему даже показалось, что все дело лишь в том, что не было в ней ни надоедливой праздности и суетливого любопытства туристов, ни предпраздничного воодушевления горожан. Однако охватившая его непонятная тоска вдруг пронзила все тело мыслью о том, что несмотря на глобальность мировых проблем, продолжающиеся по всему миру вооруженные противостояния, ухудшающееся состояние экологии и экономические кризисы, эта женщина будет приходить к Колизею и продолжать кормить котов. В то время как он, Нариман Сабирли, будет неизменно вставать каждое утро, идти на работу в институт, а вечером возвращаться к себе домой с тем, чтобы лечь на свою узкую кровать. И так изо дня в день.

Он вдруг ужаснулся собственной никчемности, обнаружив, что даже эта полоумная оборванная женщина делает что-то более полезное, чем он. Тщательно запрятанные от самого себя обида, боль, недоумение и бессилие тупиковой ситуации, в которой он жил последние двенадцать лет вдруг встали над ним противной старухой с копной грязных нечесаных рыжих волос, замахав видеолентами военной хроники, историческими документами, списками жертв, фотографиями изуродованных трупов, окровавленными детскими игрушками. Поплыли перед глазами могильные плиты, с которых взглянули на него с упреком высеченные на мраморе лица молодых пареньков, и закричала истошно соседка Сара, оплакивая единственного сына, не вслушиваясь в свое черное счастье, шептавшее ей над ухом голосами близких, что хотя бы нашли, привезли, а значит можно будет похоронить и будет куда ходить и оплакивать.

Нариман закрыл лицо руками и в первый раз, не стесняясь никого, громко навзрыд заплакал так, как не подобает плакать мужчинам. Лежа на гостиничной койке в Риме, он в голос оплакивал собственную бесполезность, пытаясь заглушить охвативший его жгучий стыд, признаваясь себе самому в том, что занимается никому ненужным делом, заполняя однообразную жизнь противостоянию мышиной возне идрисовых. Выплакавшись, он уткнулся лицом в подушку и, все еще обиженно всхлипывая, забылся сном.

Проснулся он от холода. Встал и быстро оделся. Захотелось горячего черного чая, который заваривает Салима и приготовленного ее руками плова. У Наримана даже защемило сердце.

– Надо поужинать, – сказал он себе вслух и начал собираться.

Не хотелось брать с собой много денег. Вообще ничего не хотелось брать. «Будет много людей, небезопасно…» – вспомнились ему слова администратора гостиницы, просветившего его о наиболее популярных в новогоднюю ночь площадях. Нариман взял с собой план города, карманный словарик и вышел на улицу. «Рим встречает Новый год шумно», – вспомнил он последнюю переведенную фразу из путеводителя, оставленную в номере. Было еще около семи вечера. Он решил доехать до знаменитого фонтана на площади Fontana di Trevi на автобусе, потом пройтись до станции метро Barberini и доехать до испанских лестниц на Piazza di Spagna и уже отсюда пройти к Piazza del Popolo, где и планировал дождаться наступления нового года.

Солнечный день заменил серый вечер и, проходя пустынными улочками к железнодорожному вокзалу, где находились и ближайшая к гостинице станция метро, и автобусная остановка, трудно было поверить, что где-то наступление нового года собирается праздновать шумная толпа. Попадавшиеся редкие прохожие тут же исчезали за массивными дверями парадных, либо ныряли в небольшие рестораны и бары. У некоторых из них Нариман ненадолго останавливался, пытаясь разобраться в вывешенных у входа меню и сравнивал цены. Шел дальше, успокаивая себя тем, что поужинает в центре. Дойдя так до остановки, на одном из отъезжавших с парковки автобусов он увидел высветившийся и даже, как ему показалось, издевательски подмигнувший ему номер.

Читать дальше