Натиг Расулзаде - Душенька

Однажды ночью приснился ему город его детства, когда было Душеньке лет пять, и дом, где они жили, и городская баня, куда водил его отец раз в неделю по субботам купаться, и хлебный магазин, в котором продавали только хлеб и только двух сортов – белый и серый, и не было там никаких булочек, пирожных, печений, чем полны сегодня современные булочные и кондитерские. Тоскливое и в то же время светлое, чудесное чувство охватило его во сне, и он заплакал; две слезинки вытекли из закрытых глаз и поползли, скатились и пропали в прожорливой подушке, пожирательнице слез. Он проснулся и попытался вспомнить строки из единственного поэта, которого знал. Не получалось. Тогда он поднялся с постели, отыскал на обеденном столе среди газет и газетенок, страницы которых были усеяны примитивными полуразгаданными кроссвордами, тоненькую книжицу, что так и не вернул хозяину (пусть ему отрубают обе руки, – вспомнил он слова хозяина книжки), потому как возможности еще раз встретиться с ним Душеньке не представилось, видимо, тот своевременно навел справки и всячески избегал Душеньку, избегал встреч и телефонных разговоров с ним, заранее зная, что на этот раз разговор закончится какой-нибудь тяжеловесной, настойчивой просьбой. И даже пожертвовал книжкой из своей библиотеки, лишь бы не видеть больше этого настырного, прилипчивого, нахального субьекта. Душенька подержал книжку в руке, включил ночник у изголовья кровати, лег и стал читать все стихи подряд. Но вскоре сон сморил его, глаза закрылись и он, уже выходя из реальности этой осенней ночи и входя в сон, подумал мельком: какое это хорошее средство для сна – стихи.

В одно время в молодости (намного позже психиатрической больницы) пристрастился Душенька к вину. Да, было и такое в его разнообразной и разноцветной, как лоскутное одеяло жизни. Получал удовольствие от выпивки в веселой компании бездельников и прожигателей жизни и удовольствие это старался продлить. Но и тут себя не забывал. Точнее – свой карман, и выпивать старался за чужой счет. Пьяные приятели не возражали, пока у них этот счет еще держался, но покончив со своим счетом, настоятельно требовали, чтобы теперь Душенька соответствовал и дал бы им возможность продолжить то, что так хорошо было начато. В таких случаях Душенька безропотно и покорно выворачивал карманы и на стол или пол вываливались жалкие мятые мелкие купюры на которые, конечно, не разгуляешься. Хитрый Душенька никогда не брал с собой денег, идя выпивать, зная, что может пьяный потерять над собой контроль и потратить все деньги. Выворачивал карманы и показывал: вот, мол, граждане выпивающие и закусывающие – на нет и суда нет. Но суд был. Справедливый и скорый. Приятели обычно были новые и неиспытанные собутыльники, завсегдатаи дешевых забегаловок, и потому били охотно. Он и сам любил все дешевое, потому как не любил тратиться, в особенности – бессмысленно. На них ли, козлов и скотоложцев тратить кровные деньги?! И нежелание взаимного угощения обычно кончалось плачевно – поколачивали под пьяную руку. Умея зарабатывать, вернее присваивать и хапать деньги, не будучи бедным, особенно, когда начал работать в аптеке, он не любил тратить, собирал деньги, копил, прятал в тайниках в квартире, покупал золото и тоже прятал, но ни разу не полез в карман, чтобы уплатить в компаниях. Но возлияния вскоре прекратились. Как ножом отрезало. Хитрый Душенька понял, в какую пропасть может скатиться, если будет продолжать. Не любил он тратить даже на женщин. Подарки делал через силу, бледнея и подсчитывая убытки, постоянно торговался с проститутками и под конец старался на чем-нибудь да сэкономить.

– У тебя не найдется презерватива? – как бы невзначай, как бы забыв купить, спрашивал он у девицы.

Одним словом, хорошо и спокойно ему спалось, если в тот день он не тратил, а приобретал, и напав на золотую жилу, каковой оказалась маленькая аптека на окраине города, заселенного рабочим людом, он умело использовал и выколачивал из этой аптеки, как из дойной коровы-рекордсменки, все соки, зарабатывая прилично и умея оставаться в тени, вне подозрений, так что проверки что временами проводились со стороны Министерства здравоохранения, заканчивались для Душеньки очень и очень благоприятно. Еще и потому, что среди проверяющих инспекторов он завел себе дружков и доброжелателей, втерся им в доверие, одновременно подмазав (надо, никуда не денешься, иначе – хана!), и в итоге никогда Душеньку не могли застукать, поймать врасплох. Он был всегда начеку и даже информации, исходившие от верных людей проверял и перепроверял.

Что это? Почему время от времени подобное всплывает в памяти, в душе? Разве это ему нужно? Разве это не отвлекает от реальной жизни, от борьбы за существование? – спрашивал он себя.

Но это было. Давало себя знать и странным образом уживалось с прохиндейским характером Душеньки. Все естественным образом уживалось в нем. Он, глядя на фотографию матери, вспоминал её. Вспоминал её тяжелые годы, когда отец бросил их, а он, Душенька оказался в больнице, и матери пришлось так тяжело, что даже плакать она не могла себе позволить – надо было действовать, лечить сына, зарабатывать деньги, работать по дому, брать себе побольше учеников, готовить их для поступления в Вузы, чтобы заработать дополнительно к смехотворной зарплате учительницы литературы, надо было готовить обеды, отвозить в психиатрическую больницу, находившуюся в сорока километрах от города, а время было зимнее, гололед, холод… Надо было успевать везде. И теперь после её смерти, глядя на её фотографию, он грустил, тосковал по маме, остро ощущая свое сиротство, тосковал по маме, которой при жизни доставлял только горе и одни разочарования… Удушливый ком подступал к горлу. А после этого он поднимался, умывался, встряхивался и шел к приятелю, чтобы предложить ему участвовать в придуманной им афере, весьма опасной, заранее зная на каком этапе их сотрудничества обманет и облапошит приятеля, да так, что тот и не заподозрит подвоха со стороны Душеньки, честного и хрустально чистого Душеньки, которому доверял и будет доверять.

Так он жил. И теперь лежа в больнице и выздоравливая, вспоминал свою жизнь и единственного поэта, чьи стихи знал, и думал, что дальше так продолжаться не может, он должен измениться, но опять же думал, что не он должен что-то изменить, а что-то само по себе должно измениться.

Вот что-то и изменилось.

Пока Душенька лежал в больнице, вспоминал и думал о своей неправедной жизни, следователь наконец-то выколотил из парня в куртке признание. Парень вдруг перестал быть глухонемым, заплакал и стал сбивчиво рассказывать. Оказалось, что поддельные лекарства, что покупал он в аптеке у Душеньки послужили поводом для смерти его больной матери, это достоверно установил врач, относивший лекарства на экспертизу, но вмешиваться в криминал не захотел. Семнадцатилетний мальчик с неустойчивой психикой, выросший без отца и обожавший больную мать, за которой ухаживал последние три года и на выздоровление которой отчаянно надеялся, взял на себя ответственность, решив отомстить за убийство – именно так он расценивал поступок заведующего аптекой – своей матери. Немалую роль в этом решении парня сыграла и бывшая пассия Душеньки, которую он прогнал пинком под зад из своей жизни и которая поклялась отомстить неблагодарному бывшему любовнику, принародно и громко рассказывая о махинациях заведующего аптекой.