Натиг Расулзаде - Тупик

– Ты не поймешь, – обратился к нему мужчина, приведший его к костру, будто знал, о чем он думает.

Он запомнил место у огня, куда присел на корточки мужчина, и теперь считал его чем-то вроде старого знакомого среди всех пятерых.

– О чем вы говорите? – спросил его пришелец, и решил поправиться, чтобы хоть как-то отметить связь свою с одним из них, чтобы не оставаться в одиночестве, – О чем они говорят?

– О вас, – тут же ответил тот, заглядывая ему глубоко в глаза.

– Обо мне? – удивился пришелец. – Но я ничего не понимаю. Что они говорят?

– Обсуждают, как вас убить, чтобы ни на кого из нас не легло подозрение властей, – невозмутимо и спокойно удовлетворил его любопытство мужчина.

Пришелец помолчал, сдержался, чтобы не засуетиться и не вызвать подозрение у них, что он боится.

– Интересно, – медленно произнес он после затянувшейся паузы, – Чем это я вам не угодил?

– А мы давно тебя поджидаем, – сказал собеседник, – Знали, что ты придешь. Только вот сомневались, что ты станешь стучать в дверь.

– А! – воскликнул пришелец, – Значит, все-таки дверь была?

– Какая дверь? – тихо произнес мужчина, – И не говорите так громко про это. Они могут услышать. И тогда вас ничто не спасет.

И тут вдруг наступила тишина, четверо внезапно перестали говорить и стали прислушиваться к разговору чужака, но никто не смотрел в его сторону, чтобы тот не понял, что их заинтересовали его вопросы. Тогда замолчал и пришелец, хотя ему хотелось еще много о чем спросить своего собеседника. Но вдруг он заметил неприятное, устрашающее шевеление среди сидевших вокруг костра, движения их стали более агрессивными, угловатыми, они на короткий миг исподлобья окидывали его звериными пронизывающими взглядами, переглядывались значительно между собой. Он чувствовал, что ничего хорошего такое переглядывание не обещает, пока не заметил что они достают из карманов ножи, кастеты, все они, в том числе и мужчина открывший ему дверь, были вооружены, словно на самом деле ожидали его прихода, чтобы расправиться с ним непонятно за что. Они медленно угрожающе стали подниматься, злобно пристально поглядывая на него, будто боясь упустить его, потерять из поля зрения. Он понимал, что ему не справиться с пятерыми вооруженными мужчинами, да и рук он не ощущал – до того замерзли без перчаток, и противостоять им означало бы неминуемую смерть, и он стал отступать, пятиться назад, не сводя настороженного взгляда с них, с их рук с ножами. И они не сводили с него взглядов и медленно наступали, поразительно похожие друг на друга, до того похожие, что у него вновь появилось подозрение, что это один и тот же человек, и пятеро – это обман зрения, это просто зрительный фокус, что происходит с ним впервые. Он повернулся и пошел быстрее, насколько позволяли замерзшие в легких туфлях ноги, поминутно оглядываясь и надеясь на чудо, когда бы вдруг ситуация изменилась и позволила бы ему самому напасть, или что-нибудь еще, что не приходило в голову, но так не могло продолжаться, что-то должно было произойти, что-то должно было… Он оглянулся: они шли за ним торопливо, шли след в след, в цепочку, и ему в который раз показалось, что это один человек преследует его – был виден только впереди идущий, заслоняя собой остальных, шагавших за ним. Но тут он как раз услышал обрывки приглушенного разговора, что они вели между собой, шагая за ним.

– Закопаем в лесу…

– Он как раз идет в нужном направлении…

Услышав это, он резко поменял путь и прибавил шагу, стараясь как можно дальше отдалиться от леса, видневшегося вдали, проступавшего более темным пятном в ночной темноте.

– Услышал, гад… – донеслось сзади.

– Тише говори…

– Ничего, никуда не денется…

В ночной морозной тиши даже шепот был отчетливо слышан, так же как торопливый звук шагов по хрустящему снегу, хотя они старались идти по его следам, наступая след в след, будто боясь почему-то лишнего шума в этой абсолютно безлюдной местности.

– В лесу и закопаем… – услышал он за спиной.

– Тащить придется…

– Ничего… Потащим…

– Зато – концы в воду…

Он слышал все это, и слышал тяжелое дыхание за своей спиной, и уже не оглядывался, а старался идти быстрее, бежать, но чем больше он старался, тем ближе ощущал за спиной преследующих; и их дыхание, ему казалось, он уже чувствовал затылком. Снег здесь доставал чуть ли не по колено, и было трудно бежать, вытаскивая промокшие вконец ноги из глубокого снега; он изо всех сил старался оторваться от преследователей, но они настигали, настигали с каждой минутой, с каждым мгновением, с каждым клубящимся на морозе выдохом… И дышать становилось все труднее, он уже задыхался, надо было остановиться, отдышаться, кружилась голова от непривычной физической нагрузки, силы были на пределе, когда вдруг пришло твердое решение: остановиться и драться, а там – будь что будет… Он резко обернулся, сжав кулаки, ожидая, что первый в цепочке преследовавших, разбежавшись, неминуемо наткнется на него, и уже приноравливаясь мысленно как бы поудачнее ударить, но… Никого за спиной у него не оказалось. Внизу, на снегу – цепочка одиноких следов, никакого костра вдали, что, начав его преследовать, никто не удосужился потушить, никакого леса темным неоднородным с окружающей тьмой пятном выделявшимся в ночи… Он повернулся, чтобы идти дальше, чтобы продолжать путь, не зная еще куда, но краешком не скованного еще морозом сознания понимая, что нельзя останавливаться в этом совершенно безлюдном месте, когда вдруг обнаружил в двух шагах от себя дверь, железную, с облупленной краской дверь в заборе. Он подошел, толкнул легко распахнувшуюся дверь и вышел в заваленный теперь снегом тупик.

Ничего не понимая, он стал ходить по тупику взад-вперед стараясь немного согреться. Мороз здесь был еще более жестоким, ветер задувал как в трубу, и он понял, что это оттого, что дверь в заборе он оставил открытой, и теперь образовался сквозняк, появилась воздушная труба, куда и устремился ветер, делая холод еще более нестерпимым. Он подошел к двери в стене, чтобы закрыть её, если удастся, дыша на замерзшие руки, и тут за дверью, распахнутой настежь, увидел обычный для этих окраинных мест дворик с одноэтажными старыми домиками, с водопроводным краном посередине, из которого тоненькой струйкой сочилась вода, с туалетом с деревянной покосившейся дверью, с пакетами мусора, оставленными возле этой железной двери во дворе, и уж совсем неожиданно для себя увидел, как в глубокой ночи в одном из окошек зажегся свет, струясь слабым желтым ручейком в темноту дворика. И он, замерзший, окоченевший, еле передвигая ноги, пошел на свет…

Так вот неожиданно и выходишь из тупика, когда казалось бы уже никакой надежды не осталось, выходишь, благословляя неожиданный свет в окне, что кто-то зажег может в помощь тебе, чтобы ты выбрался из темного тупика с железной обледенелой дверью в заборе, и я, постепенно заставляя себя вспомнить все то хорошее, что происходило со мной в моей жизни, выбрался из тупика, пойдя на новорожденный свет, слабо струящийся в темноте ночи, но, при всей своей слабости, тем не менее, указавший дорогу.