Кристина Хуцишвили - DEVIANT

– Ты пойдешь в магистратуру?

– Наверное, да, а что?

– А Маша?

– Пойдет, это точно. Хотя говорит, что нет.

– Почему она не хочет идти? Она работает и работает, ей бы отдохнуть.

– И видимо, собирается работать еще пару жизней. Она говорит, что хочет год подумать, посмотреть, составить план. Потом подведет итог: что получилось, а что нет. А когда поймет, что сделала все, что могла, уйдет в отпуск, как она говорит, на два года и займется учебой.

– Да глупости. Она одной левой сделает пару дел. Это не мы, которые всё коряво и потом заново еще пару раз.

– Да…

– Что «да»? Что ты вообще такой вялый? Опять, что ли, поссорились?

– Да нет. Все хорошо. Просто непонятно.

– Ой, мне это русское «да нет». Что ты как Ванька деревенская, право слово. Никто так не говорит в мире, только в вашей российской деревне.

– Ванька деревенский. Ванька чешская, может, у вас и женщина, тогда ладно.

– Что? Что ты плетешь? Объясни нормально, будь добр.

– У нас все не очень понятно. Как это все будет, будем мы вместе, не будем… Нет ясности. Чего она хочет от отношений, чего я хочу. Мы уже запутались не по одному разу в аргументах. Но пока о расставании не идет речи. О свадьбе, впрочем, тоже.

– Из всего, что ты сказал, я понял только последнее. До этого ты не говорил, а мычал. Это что-то новое. Хватит нести околесицу, если нечего сказать о своей глупости, то лучше вообще помолчи. Маше ты, очевидно, нравишься, а то, что ссоритесь, так это все ссорятся. По-другому пока не придумали, наука до этого не дошла. Хотя к пенсии, я думаю, у вас есть шанс. Ты другое скажи, это ты не хочешь жениться или она особенно не горит желанием за тебя замуж?

– Трудно сказать. Все как-то сложно… С ней вообще все стало сложно. Непонятно, что у нее на уме. Иногда кажется, что она говорит одно, а подразумевает другое. Она всегда как-то намеками-полунамеками – сначала одно, потом другое. А иногда, наоборот, совсем безучастная. Как будто я ее не волную. Или вправду уже не волную. Это вообще непонятная тема для меня сейчас. Ты лучше расскажи, что сейчас в Чехии происходит?

– Да не знаю, я там сколько лет не был.

– Ну и что так? Родная страна, как никак.

– Ну, я же здесь, вот, с таким лопухом, как ты, общаюсь. Тут с вами и родину позабудешь.

– А ваши ребята, чехи, они куда обычно на мастерс едут? В Лондон, чтоб недалеко?

– Ну, в Лондон, да. Это если на финансах. Вот девочка, моя троюродная сестра, отучилась на международных отношениях, но это вообще такая обобщенная история. В принципе, для расширения кругозора сойдет, но совершенно непрактично, какой-то свод всего в кучу: по праву, дипломатии, политике – короче, все намешано. Вообще непонятна цель этого всего. Если только беседу за столом поддержать. Вот девица рисует хорошо, и вкус есть, специфический, конечно. Любит какие-то салатовые платья, подвязочки, горошки – но, вообще, интересно. Едет в Италию в итоге, в какой-то дизайн-колледж вроде прикольный. Девица, кстати, красивая, нос только великоват, но и так ничего. Познакомить вас, что ли?

– Да нет, у Маши вкус такой, что не переплюнешь.

– Ну, нашел с чем сравнить. Мария твоя вообще редкая девушка. Ты привыкай к мысли, что мир твоей Машей не ограничивается. Но твой мир должен как раз на ней и закончиться.

– Это почему?

– Да потому, дорогой. Потому что другую такую ты будешь искать очень долго. И если что-то хорошее и найдешь под конец, то не факт, что и это тебе подойдет, потому что тебя добьют сами поиски. Так что, пожалуйста, не дури. Не ссорьтесь, и не отпускай ее.

– Хорошо. Как скажешь.

– Не «как скажешь», а как надо.

– Великий и могучий русский язык.

– Ой, чья бы корова ворчала. Русский парень Ваня с окраины.

– Мычала, дурак.

Я просто хочу ритмичную прозу. Чтобы она отстукивала ритм, не давала дышать ровно. Хочу, чтобы ненадолго вы ей зажили. Это – как воздух. Любовь – тоже воздух.

Вы, наверное, разучились любить. Но сердце помнит, и тело помнит. И даже если у сердца ничего не было давно, оно помнит. Все еще помнит.

Где бы он ни был, а я не знаю, где он, но сердце будет помнить.

Я знаю лишь одно: с ним случилась беда. Я знаю ее вкус и вижу его боль.

Я не оставила бы его, если бы знала, что с ним случится беда. Я терпела бы все во имя него. Любовь не дается всем без разбора.

Я готова на жертвы сейчас.

Почему тогда я оставила его?

Я люблю тебя, милый.

Где бы ты ни был,

Как бы ни страдал,

Я помогу тебе,

Ты слышишь меня?

Я приснюсь тебе, и в этом сне ты будешь сжимать мою руку, как никогда не сжимал,

Милый, любимый, мой глупый,

Ты знаешь, я не могла предать тебя.

И, когда я скажу тебе эти слова,

Ты наконец-то сделаешь это,

Ты поверишь мне без всяких условий,

И тогда прогнать меня ты уже не сумеешь ,

Ты был одним из тех, кто жертва своему таланту Молодость необузданна, талант заставляет тебя спешить, деньги рвут на части. И ты несешься очертя голову, сбивая невидящих и задевая замешкавшихся. Ты бежишь, уже не помня, зачем сорвался. Но здесь берет свое упрямство и характер. Ты – характерный герой, слегка резонер.

Но без чувства меры, и в череде дней приходит пресыщение. По ту сторону двери ты слышишь скрип и скрежет молчаливого отчаяния.

Ты помнишь себя ребенком, читавшим Библию скорее из любопытства. А потом подростком, восторгающимся Бродским. А Бродский говорил, что Библию понял только в двадцать два, а то и в двадцать четыре. А ты помнишь отчетливо, как в детстве спрашивал:

– Мама, а что дальше будет?

А это значило и то, что было и чем дело завершится. И ты помнишь тепло ее рук – она такая мягкая, надежная. Говорит с тобой, маленьким человеком, как с равным.

Мама, мамочка… Ты помнишь, как смотрела она на тебя в последний раз? Нет, и не пытаешься вспомнить. Память стирает нужное. Память совершенно уверена: тебе это ни к чему, тебе с этим не жить. Не дожить спокойно. Папу помнишь, как он постарел. А маму если и пытаешься, то только тот образ приходит – из детства.

Она тогда сказала, а ты запомнил на всю жизнь: «Человек подобен Богу». И почему-то потом, все эти годы, ты хотел Богу и уподобиться. Но что-то, видимо, не то и не так делал. И за что ей такое?

В какой-то момент тебя начало угнетать общение. Было чуть за двадцать, как вдруг ты начал искать уединения. Это пришло зимой, но ты поначалу не слишком отдавал себе отчет. Казалось, устал: только что поступил в магистратуру Экономической школы. Одна непростая учеба была закончена, но ее тут же сменила другая. Маша училась в университете вечерами и всю субботу, а днем работала, ты же вертелся между гибким графиком в банке – с трехкопеечным окладом, для опыта, и эконометрикой III и IV Маша становилась все красивее, и если бы ты раздражался как прежде, не ревновал, не отслеживал кто/как/в каких обстоятельствах на нее смотрит, ты бы не смог ничего сделать. Вы были вместе, многого друг от друга не требуя.