Николай Удальцов - Поэтесса

– Ты любишь Пушкина?

– Да.

Ничего глупее ты спросить не мог.

– Почему?

– Потому что у тех, кто не любит Пушкина, просто проблемы со вкусом.

– А ты завидуешь Пушкину?

– Чему завидовать? – удивилась Лариса. – Тому, что какой-то австрийский гомик всадил ему пулю в живот?

Она ответила, ни секунды не раздумывая, и мне ничего не оставалось, как вздохнуть:

– Гомик был французом…

…Своими мыслями о классиках я как-то поделился с друзьями, не прямо, конечно, а наведя на свои мысли легкий макияж. И с тех пор зарекся это делать, потому что ничего разумного из этой затеи не вышло.

Художник Андрей Каверин – он молодой, и пока любая новая тема это его тема – ответил мне: «Классика не в том, чтобы объяснить мир каждому человеку в отдельности.

И классики не для того, чтобы сказать что-то самое главное – самого главного они сказать не могут, потому что мир классики – это обобщение.

Для классиков – мир – это низведение главного до уровня школьной программы.

Не так, чтобы кто-то понял мир в меру своего развития, а так, чтобы поняли все и поровну.

По большому счету классика – это разновидность ширпотреба.

Именно поэтому по рецептам классиков мир и не может быть построен».

Художник Григорий Керчин сказал что-то о том, что классики создают в мире систему координат, и даже их ошибки представляют интерес потому, что их ошибки – классические.

А потом пожал плечами.

И только поэт Иван Головатов дал по-настоящему, глубокую оценку моим словам:

– Старик, ты все слишком серьезно воспринимаешь.

Тебе нужно взять отпуск и банально выспаться.

Потом все так и получилось.

Отпуск я взял.

Правда, не сразу.

А тогда это показалось мне ерундой. Хотя и заставило меня еще раз задуматься о том, почему же я не смогу стать классиком. Я задумался и понял – мне не стоит приписывать себе человечество…

…Подумав обо всем этом и повспоминав многое из того, что вполне можно было и не вспоминать, я подивился одному – тому, какие глупости лезут в голову человеку, которому не идут в голову умные мысли.

Впрочем, единственной сколько-нибудь значительной причиной того, что человеку в голову приходят глупости, является то, что голова у него все-таки есть…

…Если бы мне знать о том, какие события произойдут в моей жизни и не произойдут в жизни моей страны ближайшие несколько дней, я наверняка пришел бы к выводу о том, что застой в моей собственной ситуации подзатянулся, и времени пришло время закусить удила.

Что оно и сделало.

И совершенно вовремя…

– …Ладно, – вздохнула Лариса, возвращая меня своим звонком в реальность. – Может быть, «классик» скажет нам что-нибудь новое.

– Вряд ли, – зевнул я.

Почему-то при упоминании о некоторых людях зевота появляется у меня сама собой. Независимо от того, хочется мне спать или нет. Возможно, это происходит оттого, что вера в просветление если и существует во мне, то только в зачаточном, полудремотном состоянии.

Вернее, в гипотетическом.

И я не знаю, кто в этом виноват: я сам или человечество.

При этом мне совсем не нужно, чтобы все люди научились нести ответственность за свои слова и поступки.

Хотя было бы совсем не плохо, если бы делать это научился я сам.

– Ну почему? Вдруг все-таки что-нибудь новое он скажет? – Лариса, кажется, была расстроена тем, что наши усилия могут пропасть всуе. И мои слова должны были ее успокоить:

– Он не скажет ничего нового потому, что с тех пор как люди узнали, что плоская Земля не покоится на трех китах, а является шаром, летящим в пустоте, ничего по-настоящему нового сказано не было.

В этом вся проблема новизны.

– Эх, изобрели бы люди что-нибудь такое, совсем новое, чтобы – раз! И все проблемы оказались бы решенными.

– Что-нибудь такое? – переспросил я Ларису. И пожалел, что телефонная трубка не может передать мою улыбку.

Особенно ехидную:

– «Что-нибудь такое», Лариса, от всех проблем уже давно изобретено.

– И что это?

– Цианистый калий.

Разговор стал принимать довольно глупую форму, и я перевел стрелки:

– Впрочем, ладно.

Вечером соберемся на пару и послушаем.

– С кем это ты собрался «на пару» – надеюсь, будет полный зал.

– Ну, вот и соберемся на пару – мы и прогрессивное человечество.

Наш разговор закончился на этой минорной для эпохи ноте, и я понял, что мне пора вставать…

…По телевизору показывали что-то невероятное и бессмысленное одновременно – то ли экономиста академика Глазьева, наконец-то понявшего, чем рыночная экономика отличается от плановой, то ли Дженнифер Лопес в одежде. Так что за первой чашкой кофе я волей-неволей попробовал вспомнить, что мне известно о нашем сегодняшнем госте.

Оказалось, что, кроме сплетен, я ничего не знаю.

А сплетни – вещь нечестная. С некоторых пор мне это известно.

С тех самых, как меня стали считать настолько старым, что сплетни обо мне самом перестали кого-нибудь интересовать.

Даже в пределах моего подъезда.

Впрочем, иногда мысли приходят в мою голову без спросу и без всякого таможенного досмотра.

Я знаю, что повторять сплетни нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. И то, что все остальное человечество тоже ничего с собой поделать не может, для меня – слабое утешение.

Хотя – есть повод задуматься: можно ли быть нравственным простым усилием воли?

Имел ли я право иметь свое мнение о человеке, который должен был прийти в наш клуб?

Дело здесь вот в чем: во всех областях человеческой деятельности профессионализм безличностен. Бесполезно относиться хорошо или плохо к человеку, создавшему отличный танк, построившему замечательный мост, заключившему важный для страны договор.

Творчество – исключение.

В творчестве автор продолжает самого себя.

Чтобы проехать по мосту, не нужно знать – о чем думал его создатель.

Чтобы понять картину – это необходимо.

Искусство – это очень неличная жизнь.

Конечно, нельзя путать человека с результатами его труда, но особенные профессии все-таки есть.

– Никому не придет в голову оценивать духовные качества человека с учетом того, что этот человек фрезеровщик или комбайнер, – мы разговаривали с моим другом поэтом Иваном Головатовым, и я сказал то, что сказал:

– Но вот мои качества люди оценивают с учетом того, что я – художник. А твои – с учетом того, что ты поэт.

Наверное, такого не бывает ни с какими другими профессиями.

– Бывает, – ответил мне Иван.

– С кем?

– С учителями и врачами…

…«Наш» классик был известен тем, что в каждом новом лидере страны наконец-то находил человека, который, в отличие от предыдущих лидеров, по-настоящему понимал его творчество. И после долгих и мучительных раздумий начинал признаваться в этом на всех перекрестках, до тех пор, пока лидер оставался у власти.

Читать дальше