Татьяна Замировская - Жизнь без шума и боли (сборник)

Михаил Михайлович засмеялся и пошел заваривать чай в зеленом графинчике.

Годзё-Порося подошел к ашраму и тоненьким голоском позвал Михаила Михайловича.

Пластилиновый ослик встал на дыбы и заулыбался, узнав его.

Михаил Михайлович отворил дверь, впустил Годзё-Порося и усадил его за стол, где уже посипывал жаром и прозрачной жасминовой водой зеленый графинчик.

– Как делишки, Годзё? – спросил Михаил Михайлович.

– Помаленьку, – затягиваясь кальяном, прошуршал Годзё-Порося. – Мир катится в бездну, ну и пусть его. Дома из икон строить стали, идиоты. Дома из икон, бля. Книги в церкви крадут. Уроды какие-то. Я ни фига не понимаю уже. Убивать их? Глупо, глупо убивать. Разрушение тоже бессмысленно. Я не знаю, что мне делать. Я не могу им объяснить, что они натворили, не могу.

Сергей Сергеевич и Юлиан Юлианович стояли под окнами и дрожали от холода. Наутро их оледеневшие трупы закопают за пять километров от ашрама. Михаил Михайлович подливал жасминовой воды в глиняную чашечку Годзё-Порося и думал о том, что неисповедимы пути. Неисповедимы.

Поехали как-то трое друзей на рыбалку. Один друг, Анатолий, поймал трехметровую щуку. Второй друг, Сергей, поймал бойкого леща. Третий друг, Петр, выкинул номер: вначале вдруг пошел по воде, а потом усомнился и утонул. Двое оставшихся друзей, Анатолий и Сергей, погрузили в машину щуку, леща и утонувшего Петра и молча поехали домой. Они больше не чувствовали себя друзьями – оказывается, их связывал только Петр. Теперь же Петр связывал щуку и леща – плотно прижавшись друг к другу, эта странная холодная троица тряслась на заднем сиденье автомобиля. Они блестели ручейками слизи и вообще казались намного более настоящими, чем Анатолий и Сергей. Что ж, трое друзей на рыбалку поехали – трое и уехали. Теперь трое друзей – это Петр, щука и лещ, связанные навечно тайным скольжением воды. Оказалось, что трое – это Петр и чего-нибудь два , а не эти конкретные три человека. Что ж, жизнь преподносит нам и не такие сюрпризы. А что же Анатолий и Сергей? Они – две бессмысленные, не знакомые друг с другом жертвы, которых непременно кто-то поймает буквально в следующее мгновение. Так и получилось: за поворотом их остановил гаишник, убил и расчленил. А Петр, щука и лещ перебрались на переднее сиденье автомобиля, включили радиолу и погнали в Калифорнию! Ничего не изменилось.

Дэвид Боуи. Оставайся тут.

Светлана Боуи. Нет, я не могу. Прости. Скоро уже автобус последний. Мне надо одеться, подвинься, ну.

Дэвид Боуи. Останься. Пожалуйста.

Светлана Боуи. Нет, мне пора идти. Я уже в семь утра за прилавком как штык должна стоять; если опоздаю – убьют.

Дэвид Боуи. Послушай, не надо морочить мне голову. Я позвоню им утром, скажу: она не сможет прийти, она заболела, я ее муж – с вами, в смысле, говорю, ее муж, а она сама в больнице лежит и говорить даже не может после операции.

Светлана Боуи.Погоди, какая больница?

Дэвид Боуи.Ну а что, Десятая клиническая.

Светлана Боуи( испуганно ). Какая больница, ты о чем?

Дэвид Боуи.Ты лежишь в больнице.

Светлана Боуи.Какая, к чертовой матери, больница?

Дэвид Боуи.Десятая клиническая больница. Ты лежишь в больнице. Тебя вчера оперировали, тебе не надо на работу пока что. Да тебя, наверное, и уволили уже – ты же еще долго стоять не сможешь, а там надо стоять за прилавком, сама вот только что призналась, а раньше, черт, про какие-то офисы говорила, какие-то кабинеты, мягкие кресла, какая чушь, зачем надо было меня обманывать, я бы всё понял, а ты, как всегда, терпела до последнего, и зачем?

Светлана Боуи.Стоп. Стоп. Ты о чем? Я не понимаю. Дэвид. Объясни мне, что происходит.

Саша Боуи.Стоп. Стоп. Ты о чем? Какой Дэвид? Я не Дэвид. Я твой муж.

Светлана Боуи.Мой муж – Дэвид Боуи.

Саша Голицын.О господи.

Светлана Боуи.Что, нет?

Саша Голицын.Нет. ( Меланхолично и монотонно. ) Твой муж – Голицын. Го-ли-цын.

Светлана Голицына.То есть я – Светлана Голицына?

Саша Голицын(уже почти в слезах). Какая, блин, Светлана. Катя. Ка-тя. Катя, Катерина. Екатерина. Е-ка-те-ри-на. Больной человек Екатерина лежит в больнице для больных людей и болеет болезнью, а мне, здоровому человеку Александру Голицыну, надо бороться со всеми демонами, к этому причастными, потому что больше некому бороться, потому что ты уже не борешься.

Катя Голицына( в ужасе ). Саша. Я даже не знаю, что сказать. Ты можешь мне паспорт принести, карту какую-нибудь больничную? Ну, что-нибудь такое, где написано – там, фамилия, имя, прописка какая-то. Мне надо это осмыслить, я пока не знаю даже, что сказать. Не знаю даже.

Саша Голицын.Сейчас я в регистратуру спущусь, подожди. ( Выходит, закрывает за собой дверь – одно время в коридоре слышны его удаляющиеся шаги, потом всё затихает.)

Светлана Боуи( облегченно вздыхает) . Слава богу, наконец-то закончился этот кошмар.

Настойка пустырника пишет письмо ящичку с высохшей травой: бла-бла-бла, у нас сегодня такой туман, ничего не видать, я шла по полю и видела огромную белую блядь, после чего не могла уснуть до рассвета, сижу вот на рассвете и пишу тебе письмо, у меня на столе стынет чай, спаси меня от одиночества, а то я читаю тут сама свою же этикетку и офигеваю.

Ящичек с высохшей травой отвечает: внутри меня небольшая ржавая гаечка, коллекционное гнездо малиновки по пять рублей грамм, винтик «Сервелат», фотокарточка какого-то убогого старичка с бейсбольной битой из Ватикана, девять монеток по два форинта, карнавальные ногти королевы Гого, книга глазных рецептов, глобальная библиотечная карточка на имя какого-то небольшого государства в Латинской Америке, пустые мышиные шкурки числом шесть и несколько ягод физалиса, и несколько ягод физалиса.

Подробное письмо написал ящичек с высохшей травой, это да. Но вообще-то это был ящичек с высохшей травой, поэтому настойка пустырника прочитала все довольно ожидаемым образом: привет, я – ящичек с высохшей травой, внутри меня высохшая трава, высохшая трава, высохшая трава, высохшая трава, высохшая, естественно, трава и несколько ягод физалиса.

Настойка пустырника вздрагивает, трясет головой и сонно перечитывает свою этикетку в девятнадцатый раз: …и несколько ягод физалиса.

Синхронизация! – кипит настойка от восторга; как же мы все-таки близки, как же мы все-таки похожи, а ведь, казалось бы, это сено в ящике, эти отвратные спиртовые аптечные пары, убогие какие-то вещицы совершенно, но нет, но нет, спрятано в тишине маленькое чудо, вот и отступит бессонница, вот и начнется сладкий новый день с музыкой, пряниками и прозрачным воздухом до самого горизонта.