Александр Проханов - Время золотое

Утром янтари на стенах, синева в окне, озаренные вершины елей, снег на отяжелелых ветвях. Елена открыла глаза и испытала миг счастья, как в детстве, когда каждая клеточка славила пробуждение. В гостиной Бекетов звенел посудой, появлялся и исчезал, в розовом махровом халате.

– Соня, вставай. Смотри, какой пушкинский день! – Он нашел под одеялом ее щиколотки, огладил прохладными руками колени, поцеловал в глаза. – Завтрак на столе.

Он наливал ей кофе, угощал бутербродами с холодным мясом. Она позволяла за собой ухаживать, смотрела, как в виноградной ягоде горит золотое солнце. Вспоминала вчерашние звезды.

– Нас ждут приключения, – сказал он.

– И что это будет?

– «А знаешь, не запрячь ли в санки нетерпеливого коня? И навестить поля пустые, леса, недавно столь густые, и берег милый для меня».

Он подвел ее к окну и показал стоящий у крыльца снегоход, красный, с заостренным клювом, стеклянным блеском лыж.

– Это и есть наш конь?

– Нетерпеливый конь «Ямаха».

– Но я никогда не каталась на снегоходах.

– Значит, тебя ждут откровения.

Они нарядились в оранжевые пуховики, толстые стеганые штаны. Он протянул ей защитные очки, меховые рукавицы. Они вышли на крыльцо, где хрустели ступени, летели из елей солнечные лучи, в которых сыпался искристый иней. Пар вылетал из губ Бекетова, и весело, нетерпеливо блестели его глаза.

– Держись за меня, и покрепче. – Он оседлал снегоход, дождался, когда она усядется сзади и обхватит его руками. – Господи благослови! – включил мотор.

Снегоход окутался дымом, скользнул по снегу. У ворот их встретил охранник, что-то произнес сквозь рокот. Выпустил на дорогу, и огненный вихрь затмил ей глаза, ветер обжег щеки, и в елях то гасло, то ослепительно вспыхивало солнце, когда они пересекали синие тени.

Они мчались по просеке, в мелькании стволов, среди бесшумных, ослепительных вспышек. Елена, в веселье и ужасе, взлетая и падая в пышные ямы, чувствовала эти озарения, эти огненные полыхания как чью-то страстную, к ней обращенную речь. Кто-то огромный, белый, с алыми губами, посылал ей сигналы. Она обнимала любимого человека и знала, что им рады, им благоволят среди этих синих теней, ледяных веток, слепящих вспышек.

Просека кончилась, и они ворвались в мелколесье. В путаницу ветвей, которые хлестали, секли, кидали снегоход из стороны в сторону. Из одной рыхлой ямы в другую. Она боялась, что ее сметет с седла, выкинет на повороте, вцепилась в куртку Бекетова. Ужасаясь и ликуя, ждала, что эту бешеную гонку остановит удар, в котором погаснет мир, и они, не расставаясь, исчезнут в одночасье.

Они пролетали поляну в волнистых бугорках. И вдруг эти снежные холмики взрывались, из глубины взлетали огромные черные птицы. Окружали снегоход машущими крыльями, черно-синим оперением, круглыми, как ядра, телами. Она успела разглядеть у близкой птицы туго разведенный хвост, стальной отлив крыла, красную бровь над изумленным глазом. Птиц унесло, а снегоход продолжал перескакивать рытвины, вспарывал кочки, врезался в хлесткие заросли. Елена старалась сберечь в себе этот птичий изумленный взгляд.

Они пересекали болото. Снег местами смело, гладкий сверкающий лед отражал металлическое солнце. Хрустели и падали тростники, гнулись чахлые, вмерзшие в лед березки. И вдруг шарахнулся, отшатнулся, мощно и тяжело побежал лось – громадная горбоносая голова, букеты пара, зубчатые, как коряга рога. Лось бежал, снегоход мчался следом. Елена видела рядом сиреневый, с сединой бок, могучие мышцы ног, фиолетовый, под белыми ресницами глаз. Снегоход отвернул, и лось пропал. Елене казалось, что она все еще слышит стук огромного жаркого сердца.

Они очутились на круглой поляне, среди красных сосновых стволов. Лазурный купол навис над поляной, и Елене чудилось, что сверху льется густая синь, истекает из невидимых высей, принося на землю волшебную весть.

Бекетов стал кружить по поляне, описывая круги, вздымая снег. Казалось, что снегоход вспорхнет по спирали, полетит мимо янтарных стволов, сизых вершин. Взмоет в лазурь и умчится. «Люблю!» – шептала она, закрывая глаза от ослепительных вихрей.

Лес кончился, и открылась солнечная пустота замерзшей воды с волнистой кромкой далекого берега. Они соскользнули с песчаного откоса, где изгибались обнаженные корни деревьев. Порхнули на ровный снег, и начался бесконечный бег по гладкому насту, с длинными искрами солнца, с плещущим ветром, от которого в глазах загорались яркие радуги.

Внезапно, белая на белом, среди сверкания и лучистого света, возникла церковь. Пятиглавая, с шатром колокольни, она стояла на ледяном берегу, и не было рядом домов, а только вела из холмистых далей дорога. У берега, вмороженные в лед, чернели наполненные снегом лодки.

Снегоход подкатил к церкви. У ступеней стояли две запряженные в сани лошади, хватали губами брошенное на снег сено. Двери в церковь были раскрыты, горели свечи, слышались голоса. Бекетов и Елена оставили снегоход у ступеней и вошли в храм. В нем царил синеватый сумрак, светился иконостас, негусто стояли люди. Перед высоким подсвечником стояли жених и невеста. Она в белом платье, с розовыми щеками, взволнованными голубыми глазами. Он в черном костюме, с твердым подбородком и деловито поджатыми губами. Над их головами мужчина и женщина держали золоченые венцы. Священник, уткнувши бороду в раскрытую книгу, что-то невнятно читал.

Елена, как только вошла, тихо обрадовалась этим венцам, молодым озаренным лицам, чудесному появлению церкви среди ледяного безлюдья. Это было знамение, как до этого знамением были вспышки морозного солнца, птицы с красными бровями, летевшие из-под снега, лось. Как синева, из которой глядело дивное молчаливое око. Это венчание обещало ей дивное будущее, исполнение тайных мечтаний, воплощение чудных надежд.

Они стояли с Бекетовым в церкви. Он молча ей улыбался. Она улыбалась в ответ. К ней подошла девочка в цветастом платке, протянула бумажную розу. Елена приколола цветок к плечу.

И когда они снова мчались по снегу, роза пламенела у нее на плече. А потом порыв ветра сорвал цветок и унес в белый простор.

Они вернулись в коттедж, когда красное солнце садилось в снега и, казалось, старые ели отекают малиновой смолой. Сбросили в прихожей задубелые комбинезоны и ужинали горячей, завернутой в фольгу форелью, которую приготовил для них все тот же невидимый хлебосольный хозяин.

– В баню! После мороза погреться! – позвал ее Бекетов.

Сауна, куда они отправились, была согрета, висели на деревянных крючках чистые простыни, стояли бутылки с квасом, чуть колыхалось литое стекло бассейна.

Они сидели на полке в раскаленном жаре, среди золотистого дерева, источавшего чистый дух. Казалось, вокруг летает прозрачное пламя, опаляет их голые тела. Они были одеты стеклянным блеском и боялись шевельнуться, чтобы не лизнул их огненный дух, от которого звенели седые камни и выступала из сучков смола.