Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти

Семен Иванович, все время находившийся в полном сознании, но бывший не в состоянии этого показать в силу парализации, попытался что-то сказать, но в очередной раз у него изо рта только черная кровь хлынула. И вслед за тем на его голову, словно на деревянное полено, опустился топор. Раздался характерный звук. Дед, к которому убийца стоял спиной, мог видеть только ноги Семена Ивановича, но и по тому, как они забились в конвульсиях, он понял, что с ним покончено. После этого в его душу прокрался леденящий страх. Ему не было страшно погибнуть от рук Цыгана, но сейчас весь его организм стал роптать против вот такой кончины. Страх быть зарубленным, как скот на бойне, а затем съеденным сковал мозг вора, полностью парализуя его волю.

– Ну что, пора и тебя порешить? – совершенно неожиданно для него прозвучал голос главы дьявольского семейства.

Нецецкий вздрогнул от испуга и обмочился. Глава семьи, раскрасневшийся от тепла и запаха крови, подошел к нему с топором с налипшими к нему волосами Брюжалова. Дед попытался помолиться Господу, да на память не пришла ни одна молитва. Тогда он предпринял отчаянную попытку освободиться от переполнявшего его страха и вспомнить, как зовут Сына Божьего, обратившись к Нему за помощью. Но у него ничего не получалось, словно кто-то невидимый мешал ему и отводил святые имена от его сознания. Вместо них на ум шли одни ругательства. «Черт, черт…» – злился старый уголовник, что не может скинуть оцепенение, накрывшее его разум.

Зарецкому не нужно было признание Деда. Услышав, что они ждут Христофорова, Ивана словно подбросило на месте. Как же он мог забыть про мерзавца, один раз уже покушавшегося на Анастасию? Даже опоздание Бронислава Петровича на встречу с Дедом говорило о том, что он занят сейчас чем-то более для себя важным. Иван вспомнил недавний рассказ сокурсницы Насти о зверском убийстве их общей подруги и об участившихся убийствах молоденьких девушек.

«Ну конечно, как же я сразу не догадался? Она же сказала, что девушку убили в доме работников искусств, а там проживал Христофоров», – ужаснулся таким совпадениям Зарецкий.

Цыган уже не сомневался, где его любимая. И ему стало очень страшно.

«Главное – успеть!» – пульсировала единственная мысль, а ноги сами по себе ускорили ход, переходя на бег.

…Христофоров с удовлетворением смотрел на свою трепыхающуюся жертву, стараясь заглянуть в ее глаза, полные отчаяния и страха. Шило в его руке, снова, словно школьная указка, начало свое страшно путешествие по телу девушки, готовое в любой момент проткнуть мягкую плоть. Он уже не спрашивал ее, куда нанести удар, и от этого Насте было еще хуже. Каждый раз, когда острый конец шила утыкался вблизи живота, вызывая предупреждающее покалывание, Настя начинала усердно молиться Богородице, прося у нее помощи для нерожденного ребенка. Маньяк, видя, что девушка боится именно этого, все чаще возвращал сюда свою руку, каждый раз испытывая от ее состояния нездоровое удовольствие.

А Иван уже подбегал к дому. У входа в арку он был вынужден остановиться и перевести дух, чтобы своим громким, свистящим дыханием не выдать себя на подходе к квартире Христофорова. Наконец тихонько, стараясь даже, чтобы не скрипел песок под ногами, подошел к квартире Христофорова и приложил ухо, стараясь услышать, что происходит внутри. Ничего не услышав, нажал плечом, но дверь была заперта. Достав перочинный ножик, Зарецкий стал ковырять замок, но вскоре понял, что дверь закрыта изнутри на засов. В голове сразу смешались несколько противоречивых чувств. С одной стороны, радость, что Анастасия там, с другой стороны, страх за нее. Он отказался от мысли ломиться в дверь, ведь так можно навредить любимой, если она там вместе с преступником, который способен моментально лишить ее жизни. Погрузившись в раздумья, Иван тихо вышел на улицу, ища оптимальное решение.

…Шило воткнулось в левое плечо над ключицей, совсем рядом с шеей. Настя зашлась в крике, звук которого поглотил кляп во рту. Нелюдь отошел от кровати, в очередной раз наблюдая за извивающимся от боли телом девушки. Он уже в который раз оставлял шило в ее теле. Такая картина – с торчащим орудием пытки – возбуждала его особенно. Неожиданно ему послышался какой-то звук, словно кто-то скребется. «Крысы», – подумал мужчина и перестал обращать на это внимание. Он не захотел отрываться от своего занятия.

Сейчас Христофоров, подойдя к инструментам, взял в руки сапожный нож и на театральный манер сообщил девушке, находившейся уже между жизнью и смертью:

– Пора сменить реквизит.

Анастасия поняла, что ее кончина неминуема. Собрав все оставшиеся силы, она стала читать молитву, прося Господа избавить ее от страданий.

– Что тебе отрезать, а? Ушки или, может, более интимные места? – смахивая со лба пот, пересохшими от возбуждения губами спросил маньяк, приближаясь к жертве.

Настя почувствовала гнилой запах из его рта, а потом в ее глазах померк свет, и она провалилась в глубокую черную пропасть.

– Черт! – выругался Христофоров, видя, что голова девушки безвольно склонилась к плечу. – Не смей раньше времени умирать!

Он попытался прощупать ее пульс, но он не обнаруживался. «Сдохла, тварь, – разочарованно констатировал маньяк. – И зачем я столько время тянул, игрался, как кошка с мышкой. Нельзя же было забывать о слабости ее организма».

Сев рядом с телом, он вытащил из плеча девушки до сих пор торчавшее в нем шило. Потом развязал повязку на ее лице и выковырял кляп. Тело было еще теплым, и мужчина почувствовал нарастающее возбуждение. «Я же тебе обещал, что ты будешь моей после смерти», – вспомнил он свое обещание, данное убитой.

Где-то рядом шла авиационная бомбежка, взрывы от которой неуклонно приближались к его дому, но маньяк, подхваченный волной животного желания, не обращал внимания на надвигающуюся опасность. Перевернув девушку на спину, он перерезал сапожным ножом путы на ее руках и ногах, а потом стал задирать юбку. В этот момент совсем рядом с домом раздался взрыв авиабомбы, и в соседней комнате послышался звон разбитого стекла. Маньяк на секунду вздрогнул телом, но возбуждение его было настолько велико, что он, словно под гипнозом, продолжал идти к своей маниакальной цели. Находясь уже в полузабытье, он, к своему удивлению, неожиданно почувствовал, как чьи-то руки оторвали его от тела девушки и, приподняв над полом, ударили о шкаф, лицом прямо во встроенное в его дверцу зеркало. Христофоров, словно в замедленной съемке, с удивлением видел приближающееся к себе свое собственное лицо, затем раздался звук разбитого стекла. Боль от порезов обожгла его, и он, придя в себя, предпринял отчаянную попытку сопротивления той силе, которая отшвырнула его от бездыханной жертвы.