Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти

В последнее время, принимая исповедь прихожан, батюшка обнаружил, как на фоне голода черствеют души верующих. В первую очередь люди каялись в краже продовольствия на работе, объясняя это необходимостью кормить семью, в последнее время чаще звучало покаяние в воровстве еды у своих близких. Амвросий знал, что сказать кающимся, как поддержать их, внушить надежду и наставить на путь правильный. Но исповедь, которую он услышал сегодня утром, окончательно лишила его физических сил. Даже вспомнился лейтенант госбезопасности, который вызвал его на допрос незадолго до открытия церкви.

Молодой человек с голубыми петлицами и с такими же голубыми глазами, увидев входящего в кабинет священника с узелком, сразу попытался его расположить к доверительной беседе.

– Это вы явно поторопились, гражданин Веселовский, – красноречиво кивнул он на узелок, – никто не собирается применять к вам мер социальной защиты.

Несмотря на обращение к нему как к простому мирянину, отец Амвросий понял, что беседа будет очень сложная.

– Вы, как нам стало известно, отремонтировали часовню на сельском кладбище? – проницательно глянул на священника молодой чекист, и батюшка подумал, что часовня будет закрыта, так и не начав службу. – Но ведь у вас нет разрешения, – ледяным голосом произнес лейтенант.

– Да, – кивнул Амвросий, уже не сомневаясь в закрытии церквушки.

– Вы, наверное, решили, что мы вас вызвали для того, чтобы закрыть церквушку? – Лейтенант словно прочитал его мысли.

– Думаю, теперь закроете, – вздохнул батюшка.

– А разве для этого нужно вызывать? – хитро прищурился гэбист. – Проще было бы приехать на «воронке» и загрузить всю секту во время отправления вредного для государства религиозного культа.

Священник с трудом сдержался, чтобы не возразить офицеру по поводу «вредности религиозного культа».

– Так вот, принято решение не закрывать часовню, если вы докажете свою лояльность Советской власти.

– Да-да, – обрадовался священник. – Что я должен сделать?

– Вы, батюшка, – сотрудник безопасности впервые назвал его таким образом, – должны всего-навсего сообщить в органы, если во время исповеди вам станет известно о преступлении против государства. В противном случае у меня есть указание на ваш арест за организацию религиозной секты, направленной на подрыв Советской власти.

– Я согласен, – кивнул отец Амвросий, в памяти которого всплыли слова знакомого священника: «Этой власти служить нельзя, но притвориться не грех ради служения Господу».

На несколько месяцев батюшка забыл о своем обещании, твердо зная, что тайну исповеди не выдаст даже под пыткой. А сейчас вспомнил и растерялся. Ведь последняя исповедь была такой неожиданной.

Церковь уже опустела, когда к нему подошел мужчина старше средних лет, крепкого телосложения, с крупными загорелыми кистями рук. В руках у него был туго набитый желтый кожаный портфель.

– Прими исповедь, батюшка. – Мужчина огляделся по сторонам, явно не желая, чтобы в церкви оказался свидетель их разговора.

– Поведай о грехах своих, облегчи душу, – привычно подбодрил его священник.

– Душегуб я, – выдавил наконец из себя мужчина.

– Кого же ты лишил жизни? – с внутренним ужасом, но внешне оставаясь спокойным, спросил отец Амвросий.

– А ты, батюшка, не стучишь легавым? – с некоторой угрозой в голосе задал вопрос кающийся грешник.

– Если хочешь каяться, то кайся, не хочешь – уходи, – нахмурился священник.

– Ну ладно, верю тебе, у тебя вид располагающий, – пошел на попятный мужчина. – Я, кстати, тут тебе принес за работу… – Он открыл портфель, в котором священник увидел хлеб и банки с тушенкой. – Надеюсь, за такие балясины ты мне отпустишь грешки, а то последнее время сплю плохо.

– Я не торгую отпущением грехов, – с трудом сдержал себя Амвросий, чтобы не выгнать неприятного посетителя.

– В общем, завалил я трех человек. Двоих-то по делу, пустые людишки, а вот последнюю девку жалко.

– А за что ты, сын мой, порешил их? – с дрожью в голосе спросил священник, которому неимоверно трудно было разговаривать и стоять рядом с убийцей.

– Вор мне приказал, а я не смог против его авторитета переть, вот и наколол их на перышко.

– Еще есть в чем покаяться? – спросил священник.

– Ты, поп, странный, – ухмыльнулся неприятно преступник. – Я тебе толковал здесь, как на чистосердечном признании в НКВД, харч даю, а ты морду воротишь. Прямо говори, отпускаешь мне грехи или нет.

– Тебе нужно месяц молиться и соблюдать пост, потом придешь ко мне, я побеседую с тобой еще раз и приму решение, – как можно тверже ответил отец Амвросий. – Сам должен понимать: три загубленные души – не три матерных слова.

– Наверное, я харчей маловато принес, – понял по-своему его слова убийца. – Хорошо, давай этот харч за один трупик пойдет, а за другие я еще притараню.

– Нет, будет, как я сказал, – отрезал отец Амвросий.

– Смотри, борода, я-то в другом месте понимание найду, – закрыв портфель, зло выговорил преступник, – а вот тебя могу и не простить.

Прозвучавшая угроза озаботила священника, и в голову пришла мысль донести на уголовника. Но к концу дня Амвросий передумал и стал усердно молиться, прося у Господа защиты против темных сил, которые искушают.

Доев грибной суп, батюшка помыл посуду и направился к дому бабы Фроси, чтобы вернуть чугунок. В сентябре Волкову деревню начала обстреливать артиллерия. Днем с интервалом в тридцать минут в деревне и ее окрестностях разрывался мощный снаряд. Убитых хоронили без отпевания, поскольку не было ни средств, ни возможности привезти покойного в церковь. Отец Амвросий рассчитал время и после взрыва снаряда где-то в центре деревни отправился в путь, зная, что дорога от церкви до избы Ефросиньи занимает ровно полчаса. Уже подходя к калитке, он услышал гул следующего снаряда, который взорвался ближе к трамвайному кольцу. Николки дома не было, а баба Фрося молилась перед иконой Спаса.

– Батюшка! – обрадовалась старушка. – Беда, Николка с утра ушел к остановке трамвайной. Уж не знаю, чего и думать.

– А зачем он пошел туда? – удивился Амвросий.

– Все началось с того времени, как он привел девушку, которая меняла вещи на продукты, – запричитала старая женщина. – Словно подменили парня, только и бредит теперь ею, каждый день ходит туда – ее ждет.

– Зачем?

– Так обещала привезти ему сапоги отцовы. – Баба Фрося зашмыгала носом. – Уж не влюбился ли внучок в ту горожанку? Только может ли он со своей болезнью влюбиться?

– Любовь от Бога, а Николай Божий человек, поэтому, думаю, он вполне способен полюбить, – уверенно заявил отец Амвросий. – Только более чистой любовью, не как другие смертные.