Людмила Стрельникова - Мастера вызывали?

Жизнь интересна тем, что никогда не знаешь, что с тобой будет завтра.

А назавтра произошло следующее. Не успел Сергей прийти на завод и приступить к работе, как по селектору прозвучал требовательный голос секретаря:

– Торбееву к девяти часам явиться к директору.

Сообщение прозвучало неприятно, хотя молодой мастер ожидал последствий после собрания. Тут же мимо проплыла Лыкова и бросила в его сторону торжествующую ухмылку, ясно говорящую: «Ну что, достукался?»

К рабочему столу Торбеева подскочил Елисеев, мастер из соседнего цеха, принёсший на подпись кое-какие документы, и таинственно зашептал:

– Выражаю свои искренние соболезнования. Можешь сразу захватить заявление на увольнение и скажи спасибо, если подпишут по «собственному желанию», а то припишут какую-нибудь статью, к примеру – за несоответствие занимаемой должности – и ни на одном приличном предприятии не примут.

– Рано отпеваешь, – хмуро отмахнулся Сергей. – Я без боя не сдаюсь.

– Не петушись, повинись, – посоветовала пожилая монтажница, принёсшая ему детали из другого цеха и слышавшая конец разговора. – Ты молодой, вот и вали всё на молодость, пока есть такая возможность. В старости не на что будет ссылаться. А тут скажи – по глупости, мол, сболтнул лишнее. Простят. Мало ли чего в молодости не бывает.

Подошла и Ирочка с печальным лицом.

– Ой, что будет? Неужели выгонят?

– Ладно, пойду. – Сергей поднялся с места. – Я правду за ошибки молодости выдавать не собираюсь, даже если уволят.

Твёрдой походкой он направился к кабинету директора. Кто-то, из столпившихся у его стола, бросил ему вслед траурным тоном:

– Прощай, дорогой товарищ. Мы тебя никогда не забудем.

Торбеев отсутствовал около часа, и всё это время цех напряженно ждал развязки. Результаты оказались поражающими: когда в дверях возник сияющий мастер, от каждого движения которого веяло энергией, уверенностью в себе и вдохновением, цех замер в едином порыве удивления.

Ирочка с пересохшим от волнения горлом пролепетала:

– Что?

– Меня назначили начальником цеха.

Несколько секунд царило мёртвое молчание, потом цех взорвался радостным возгласом:

– Ура-а!

– Правильно. Вместо двух тунеядцев будет один добросовестный начальник, – одобрила пожилая монтажница, имея в виду Рыкунова и Крабова.

Елисеев развёл руками и, улыбаясь, покачал головой:

– Да, бывают в жизни удивительные моменты. Ну что, Торбеев, поздравляю. – Он протянул ему руку и крепко пожал. – Вот теперь и наводи порядок.

Вечером в этот же день Сергей привёз из деревни Женьку и Ларису.

Девушка выглядела сумрачной, говорила мало. Она переживала трудный период, столкнувшись с человеческой подлостью вплотную.

Все мы живем не столько в реальном, сколько в мире собственных вымыслов, даже тогда, когда пытаемся комфортабельно обставить квартиру или мчаться на собственной «Волге» куда-нибудь на юг; тем более это касается людей молодых и неопытных. Одни ошибаются в себе, вторые – в других, третьи – и в себе, и в окружающих, и лишь немногие способны трезво подходить к жизни, не преувеличивая своих возможностей, не умаляя чужих достоинств и не идеализируя способностей преуспевающих. Но ошибаться – это ещё не значит получать окончательный результат, главное – уметь преодолевать и свои, и чужие ошибки, затрагивающие твои интересы, чтобы не принять первый же встречный тупик за конец дороги.

И Ларисе требовалось время, чтобы выйти из тупика и вернуться на бесконечную дорогу жизни. Коллеги, которым она верила, оказались махинаторами, приспособленцами, и разоблачение их походило на тяжёлый бред собственного сознания. На первый взгляд внешне это были приличные люди, а в глубинах души – мелкие дельцы и проходимцы, жаждущие жить за чужой счёт. И сознание обязано было пережить их, преодолеть барьер иллюзий и розовых сновидений, чтобы впоследствии обладать трезвым, ясным взглядом на мир.

Сергей не навязывал девушке своих выводов и утешений, не вмешивался в её мысли, она сидела на диване, задумчиво уставившись в окно.

Бурно радовался возвращению домой только Женька. Он прыгал, носился по комнатам, то и дело приговаривая:

– А у нас лучше! А у нас лучше! У бабы хуже.

Поймав его на повороте, Сергей поставил мальчика перед собой и серьезно проговорил:

– Хватит баловаться. Ты теперь – рабочий человек, будешь ходить каждый день в садик.

– Это где много ребятишек? – уточнил он.

– Да. Там у тебя будет много друзей, научишься кой-чему полезному.

– Я люблю детей, – согласился Женька.

– Вот и хорошо, – одобрил мастер и, вытащив из кармана пачку денег, обратился к девушке. – Захватил с собой обещанное. По дороге неудобно было передавать. Здесь четыреста пятьдесят рублей. Уплатишь растрату – и к тебе никаких претензий.

По лицу Ларисы пробежала лёгкая тень сомнения, казалось, ей было неловко принимать от постороннего такую сумму, она замялась и неуверенно проговорила:

– Но я не смогу быстро вернуть долг. Разве только через год.

– Ничего, не к спеху. Да и вообще – переходи-ка лучше к нам в цех, работа интересная, творческая, будешь постоянно в большом коллективе.

– Смогу ли?

– Научат. У нас все работают хорошо. А для поднятия настроения приглашаю завтра всех к нам на пироги, Дарья Даниловна обещала испечь.

В назначенное время гости робко позвонили в двери.

– Пожалуйста, проходите, давно вас ждём, – Сергей провёл их в гостиную, где на столе посреди комнаты весело сверкал самовар и дымился, разнося по всей квартире необычайно аппетитный аромат, большой золотистый пирог с оранжевыми розочками из апельсиновых корочек по краям.

– Дарья Даниловна – хозяйка этой уютной квартиры и создательница этого произведения искусств, – представил Сергей. – А это мой отец – Николай Афанасьевич.

– Дедушка, – уточнил Женька.

– Да, дедушка, – подтвердил тот, не обидевшись, что его раньше времени назвали дедом и, потянув мальчика к себе, предложил: – Садись ко мне, мы с тобой сейчас как навернём по самому большому куску. Как ты думаешь – поместится? – он хитро мигнул, поглядывая на его маленький живот.

– Поместится, – оптимистично заверил Женька. – Я какой хочешь пирог съем.

Все расселись.

– Кушай хорошо, – Николай Афанасьевич пододвинул ему блюдце с пирогом и шепнул на ухо: – Я, брат, для тебя – золотой дед.

– Почему золотой? Ты что – совсем твёрдый? – изумился мальчик.

– Нет, я в том смысле, что я тебя на лифте могу целый день катать.

– Я люблю кататься, – заверил Женя. – И маму покатаешь?

– Покатаю, всех покатаю.

На лицах и гостей, и хозяев сияли добрые улыбки.