Майя Белобров-Попов - Русские дети (сборник)

Марфа Измайловна, бабушка Рыжего, будь бы жива, и по молилась бы. И обо всех, и о Ялани. Ну, помолилась бы, и что бы изменилось? Да ровным счётом – ничего. Хоть замолись. Всё помню: садит или сеет у себя в огородчике, напротив нашего, что-нибудь, морковь плюёт ли, бухнется вдруг ни с того и ни с сего на колени между гряд, пыль над собой взметнёт, тяжёлая, и ну креститься да в землю, как журавль колодезный, кланяться. «Надумат чё-то, – Рыжий мне толкует. – Чё-то ей в голову взбредёт». Как хорошо, что родились мы с Рыжим при советской власти. Не как они, а то бы тоже… Нынче, весной этой, скончалась. Как раз на Пасху. «Надо и Пасху отмечать, пресветлый праздник, – забежав к нам за посудой, жаловалась Матрёна Николевна, её невестка, мать Рыжего и моя, тайная, крёстная. – Надо и хоронить. Лежать в доме не оставишь». И сочетай тут, голова кру гом, как бы уж с ног-то, дескать, не свалиться. Через неделю после Марфы Измайловны умер и муж её, дедушка Рыжего, Иван Захарович Чеславлев. «Весь мир, обширная, заботой опекала, и за трухлявый пень в лесу, поди, печалилась, – сказал Иван Захарович о своёй старухе на поминках, к столу не подходя, с кровати. – И меня уж, шумного и злоедучего, со всем худым на белом свете заодно отмаливала… Мне без яё типерь и делать неча тут, опасно… Хошь уж и грызлись как собаки. Не без этого». Следом за нею и подался. «Чтоб далеко-то не отстать». Да тех, кто там, уж не догонишь. В небытии, где пустота. Ни Царства , что им пожелали. Для боговеров только утешение . «Обществоведение» изучаем. Сильно скучает по ним Рыжий. С лица спал, как говорит о нём моя мама. Без них и мне осиротело. Будто от Вечности убавилось. И – от Пространства. Не говорю уж про Ялань. Мама-то молится, конечно. Проснусь иногда рано утром, вижу. Глаза сразу закрываю – будто подглядываю, получается, – стыдно становится, неловко. Особенно тогда, когда услышу: «И сына моего, Олега…» Но что молитва эта даст?.. Смешно и думать. Ничего. Совсем село наше опустеет, как и наметилось, и никакие просьбы не помогут. Правильно папка говорит: ума-то нет, и лоб в поклонах расшибёшь… был бы, мол, Бог, войн-то бы не было, то, чё творится в Человечестве, – позор. И вон с Китаем, дескать, назревает – с друзьями бывшими. Не говоря уж про Америку – капиталисты. Ну, поживём – увидим. Папкино слово много весит. Да и рука. Я – про ремень. Изведал в детстве. Не жалею. И что жалеть, раз сам заслуживал. Теперь-то он меня не трогает. Я – самый младший. И если всех, кроме меня, нас перечислить – четверо. И все они мне очень дороги – родные. Только те светлые, я – тёмный. Они – поморы. Я – казак. И все – Истомины – понятно.

Прямо бельмо мне эта туча. Планы нам как бы не смешала.

Я, Рыжий и Вовка Балахнин собрались завтра отправиться на велосипедах дня на три на Тыю. Большая речка, в Кемь впадает. Рыбная. Наши родители нас отпускают. Меня и Рыжего. Пока не начали окучивать картошку.

Мы с Рыжим будем в своё удовольствие рыбачить, а Вовка, завидуя нам, – торчать в избушке и следить в окошко за роями. Но ведь не мы же виноваты. С ним-то и нам бы было веселее – он неунывный. Отец заставит. Лишь по утрам и вечерам, когда рои не будут вылетать, и ему с нами можно будет прогуляться. Тому и хватит – не рыбак. Ему компания важнее.

Ещё поедем если, то вон… как на неделю заненастит. Не подведи уж нас… Вселенная.

Харюз начал браться. Отдохнул после икромёта, выздоровел, теперь кормится – клюёт. И вода после разлива уже просветлела. У Вовки Балахнина – Рыжий, тот тоже, кстати, Вовка, но редко кто его так называет, – у Вовки Балахнина там родители работают на орсовской пасеке. Пчеловоды. Сама пасека расположена в километре от Тыи, в листвяге. Оно и место называется так – Лиственничное. А чуть подальше – Богоданное. Не доезжая – Сакалин. А от Ялани до поместья чуть ли не двадцать километров. А то и больше. Кто их там мерил? Конная травянистая дорога – по ней покатим. Через Сосново, Медовое – это яланские поля. Там и ручей Медовый протекает, приток Бобровки. В нём тоже, кстати, харюз водится. Только некрупный. Белячок . Даже не станем и задерживаться. Но поглядеть-то – поглядим. Ведь любопытно.

Мечта: на Таху бы попасть. А что, быть может, и удастся. Туда начальство разное на вертолётах прилетает. Из Елисейска и Исленьска. Ещё военные – те на танкетках. Карбид бросали, говорят. Ну, это подлость. В моей бы власти было, наказал бы. Их не накажешь – руки не достанут. Бояться некого им – худо.

Вон и транзистор подозрительно потрескивает. Опять же тучи этой опасаюсь. Она, другая ли, что следом надвигается, воздействует – разряды.

На наше счастье, постоит, покурится и рассосётся. Вот хорошо бы. Так, может, только попугает. Пройдёт, как говорят, насухо. И ладно бы. Надеюсь. «Да дож-то нужен, – скажет мама. – Земля сухая. Окропить». Ну, я не знаю. Нам – не очень. Когда вернёмся, пусть идёт. Пусть хоть зальётся, мы согласны.

«Маяк». Музыку передают. Песни современные. Ободзинский. Что-то случилось этой весною. Что-то случилось с ней и со мною … И как поёт, и песня эта нравится. Что-то случилось, чувствуем мы. Что изменилось, мы или мир ?..

– Ла-лау-ла-лау-ла-а…

Сразу мелодия запоминается… Душевная… Не чё попало… Надо слова найти и разучить.

Ансамбль наш. Пою я там, играю на гитаре. Зимой – в школе, летом – на танцах. «БИС» называется. Долго не думали, решили: «Балахнин, Истомин, Сотников». Начальные буквы. Скоро два года. Рыжий и петь-то не умеет. Но орать виртуоз. И утверждает, что поёт. К нам в группу просится: буду стучать на барабане, мол. Не надо. Без барабана обойдёмся. И барабана нет у нас… Он до от си не отличает – Рыжий. Гулял по Уралу Чапаев-герой! – вот эту любит. Но на другой мотив кричит её, на свой какой-то… Один у него мотив… для всех песен. Есть барабан, но только школьный. Стучи ты в школе… на уроке… поставь на парту барабан свой.

И эту: Льёт ли тёплый дождь, падает ли снег … – тоже. «Восточная». Почему-то.

«Эти глаза напротив» разучили. Хорошо получается. Часто просят – исполняем. Была бы у меня девчонка, ей бы спел. Только не чайного вот цвета… Другие цвета нравятся – зелёные.

Поём мы наше, русское, а на магнитофоне слушаем Битлов и Роллингов . Ещё и Криденс . И не только. Гёрл у Битлов – так это классно. Я и стихи свои придумал к этой песне. Не хуже. Немецкий в школе учим – плохо. Их либе дих … Конечно – либе. Валерка Грош – тому вон надо. И Витька Гаузер – ему. А у них, хоть они и немцы, тройки по немецкому. Да уж какие, правда, они немцы, такие же, как и мы, – русские, только фамилии немецкие.

Мишель… Вчера. Битлы умеют. Вот инструменты б нам такие, как у них. Аппаратуру бы такую. Мы бы сыграли.