Дмитрий Вересов - Дальний берег Нила

Джулиан тихо-тихо опустился на пыльную землю. Таня присела рядом.

– Эй, Джек, погляди-ка, вот где старый Эмери тачку свою прячет! – донесся с той стороны веселый грубоватый голос.

– Да точно ли его это?

– Точно. Он мне сам говорил, серая «тойота», кореш из автомастерской по дешевке уступил.

– А что, место подходящее. До хибары его полквартала всего, и парковка бесплатная.

– А давай мы ему тикет липовый выпишем или там колесо снимем? Для прикола, а?

– Увянь…

– Слышь, Джек, ну давай… Ого, у него и дверца открыта. Может, покатаемся? Или вот что – спорим, у него в бардачке бутыль гнилого заныкана, на опохмелку. Давай винище выльем, а в емкость нассым? Представляешь, приползет он завтра, откупорит, приложится… Во смеху!.. Ну-ка посвети мне… Holy shit [17], он что, букмекера грабанул?

– А чего?

– Гляди, пинта «Баккарди»!

– Да ну, самопал…

– Не, все четко – медали вон нарисованы, оплетка, крышка не свинчена… Слышь, Джек, может, не надо выливать, лучше сами стрескаем, а?

– Ты что, орехов нажрался? Как на сержанта дыхнем…

– Нам еще три часа гулять, выветрится. А если что, бабл-гамом зажуем. У меня клевый, с корицей…

Чпок! Буль-буль! Хэк! Хр-р! Кхе-кхе-кхе…

– Качественная, зараза!

– У-ф-ф! Я – все. А то на велик не влезу.

– Ну чуть-чуть еще? Капельку?

– Давай с собой прихватим.

– Мы ж поссать туда хотели…

Зажурчала жидкость. Потом другая жидкость.

– Гондоны! – зашипел в землю Джулиан.

– Менты везде менты, – прошептала в ответ Таня.

За забором громко загоготали. Хлопнула автомобильная дверца. Прошуршали велосипедные шины. Тишина. И тут же над ямой поднялось тусклое зарево: из литейного ссыпали очередную порцию шлака. Остались от козлика рожки да ножки. И то вряд ли. Джулиан и Таня, не сговариваясь, достали платки и вытерли лбы.

Выждав для верности еще две минуты, выбрались к машине. По привычке Таня села слева, на водительское место и, не увидев перед собой руля, испытала секундное замешательство. О, добрая старая Англия, все не как у людей… Джулиан впрыгнул в машину, завел мотор и требовательно протянул руку.

– Пушку! – Таня покорно вложила пистолет в его ладонь. – Так, говоришь, обронил?

– Ну не совсем, конечно…

Она скромно опустила глаза. Джулиан хмыкнул и спрятал пистолет в нагрудный карман комбинезона.

– You mean mother, I love your cool! [18]

– Up yours, paleface! [19]

Обменявшись любезностями, оба рассмеялись. «Тойота» тихо съехала с места.

В дороге останавливались дважды. Один раз – у симпатичного красного в белую полоску домика, где, как пояснил Джулиан, размещается полицейский участок. Там задерживаться не стали, только выгрузили на ступеньки бутылочку с ментовской мочой: жрите, мол, сами. Потом долго ехали по ярко освещенной, но пустой улице и встали возле высоченной аркады шопинг-молла, а по-нашему говоря, торгового центра. Джулиан велел Тане подождать, сам же взбежал на галерею и исчез в ее глубине. Отсутствовал он минут пять и вернулся чрезвычайно довольный.

– Что купил? – поинтересовалась Таня.

– Держи. – Он плюхнул ей на колени кипу ассигнаций. – По четыре сотни на брата.

– Ларек взломал?

– «Тесто» ты из его лопатника грамотно отщепила, а вот карточки проигнорировала зря. Эдди-то на головку хром был, ПИН свой, чтоб не забыть, прямо на ллойдовской карте нацарапал. Вот я ее в круглосуточном банкомате и обнулил.

Культурный шок стукнул в голову. До чего неприятно почувствовать себя дурой!

– Стоп-стоп, давай по порядку. Что такое ПИН?

– Персональный идентификационный номер. Его дают в банке вместе с картой, чтобы никто другой не мог ею воспользоваться. Когда получаешь деньги по карте, нужно этот номер набрать.

– Где?

– На банкомате, разумеется.

– А что такое банкомат?

Экономический ликбез продолжался до самого дома, темного и притихшего. Попутно Таня узнала, что так удивившее ее слово «мильтоны» бытует в определенных лондонских кругах еще с начала прошлого века, когда в доме какого-то Мильтона открыли первую в городе полицейскую школу.

Впустив Таню и закрыв дверь, Джулиан спросил:

– Спать пойдешь?

– Не знаю. Не хочется как-то.

– Мне тоже.

– Может, зайдем ко мне в каморку for a quick rap [20]?

– Прости чертову иностранку, я не поняла, что ты предлагаешь – трахнуться или поболтать?

– Прости старого ниггера, но на сегодня мы уже натрахались.

На глянцевой белой этикетке не стояло ни слова, зато рельефно проступал красно-желтый силуэт рогатого кабана…

– Не стесняйся, зятек, можжевеловка отборная, лучшего аперитива ты не пивал, ручаюсь. – Папаша Дерьян плеснул янтарной жидкости в микроскопическую рюмочку, придвинул к Нилу. – По старинному рецепту лотарингских бенедиктинцев. Так сказать, специализация нашего дома… С сим чудовищным вепрем сопряжена вся многовековая история рода Дерьян…

– Папа, – Сесиль сделала недовольную гримаску. – Может быть, в другой раз?..

– Но, доченька, должен же твой славный муженек знать, с какой доброй фамилией породнился! – картинно вытаращив глаза, воскликнула хозяйка дома.

Нил сладко улыбнулся.

– Разумеется, мадам Дерьян. Я весь внимание…

Теща ему активно не понравилась – слащавая, сюсюкающая, неестественно молодящаяся, с топорным крестьянским лицом и кряжистой крестьянской фигурой, все изъяны которой весьма наглядно выпирали из обтягивающего вечернего платья с глубоким вырезом.

– Мадам Дерьян! Что еще за «мадам Дерьян»?! Даже для своей модистки я – Мари-Мадлен, а уж ты просто обязан называть меня «милая мамочка».

– Извините, милая мамочка… – пробормотал Нил.

Сесиль прыснула в сжатый кулачок.

– Итак, перенесемся мысленно в пятнадцатый век, в эпоху великого монарха Людовика Одиннадцатого. Булонский лес, краешек которого мы имеем счастье лицезреть в окно, был тогда воистину лесом, диким и дремучим, а не теперешним увеселительным садом с туристическими трактирами, летними театрами и аллеей педерастов. И служил в том лесу помощником егеря некий Жан по прозвищу Волосатое Гузно – что поделать, грубые времена, грубые нравы, грубый язык… А надо сказать, что в те времена завелось в лесу страшное чудовище, наводящее нечеловеческий ужас на все окрестности, – тот самый рогатый кабан, что столь искусно изображен на этой этикетке. Откуда взялось страшилище, то ли Господь явил нам в мерзком его образе суровое предостережение, то ли матушка-кабаниха согрешила с оленем – сие неведомо. Достоверно известно лишь то, что именно наш бравый Жан Волосатое Гузно поразил страхолюдную бестию метким своим копьем во время королевской охоты, за каковой подвиг его королевское величество милостиво соизволил произвести помощника егеря в королевские лесничие и пожаловать ему поместье на окраине леса, где впоследствии был разбит парк «Багатель», и титул шевалье Эффрэйе де Рьян – «кавалера, ничего не боящегося». И посейчас носили бы мы эту гордую фамилию, когда бы не нелепейший казус, произошедший два столетия спустя, во времена блистательного царствования Людовика-Солнце. Дама Алиса, молоденькая супруга шевалье Гийома Эффрэйе де Рьяна, будучи в положении, неосмотрительно отправилась на верховую прогулку без сопровождающих. Кобыла понесла, сбросила всадницу – и несчастная преждевременно разрешилась от бремени на краю обширного луга. На крики бедняжки подоспели селяне, но все было кончено. Дама Алиса отдала Господу душу, произведя на свет двух мальчиков-близнецов, Бертрана и Жоффруа. Мальчики выросли крепкими и здоровыми, но беда заключалась в том, что по обстоятельствам рождения невозможно было определить среди них первенца и, соответственно, наследника титула. На этой почве братья сделались заклятыми врагами и принялись с такой силой сеять вокруг себя раздор и смуту, что вскоре слухи об их бесчинствах дошли до двора. Поначалу мудрые царедворцы добром пытались вразумить злобствующих братьев-соперников, но те лишь ярились пуще прежнего. Дошло до дуэли, и дело наверняка приняло бы кровавый оборот, не вмешайся вовремя гвардейцы его величества. Уже в Бастилии смутьянам был зачитан королевский указ: в наущение упорствующих в злобе своей и во избежание кровавой междоусобицы родовой титул долженствует быть разделен между соискателями, так что отныне шевалье Бертрану и его потомству именоваться Эффрэйе, то бишь испуганными или трусливыми, а шевалье Жоффруа с потомством – Де Рьян, то есть ничем или ничтожествами. Такую, друзья мои, плату подчас приходится платить за неразумие предков.