Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся

Поначалу Владик заподозрил в этом существе одну из дежурных, но быстро сориентировался, что род занятий свидетельствует о принадлежности к иной социальной категории. Потом выкатил грудь вперед и замер над ничего не подозревавшей Петровой.

– Какой курс? Почему нарушаете правила проживания в общежитии? – гаркнул шутник.

Впрочем, это Люсю нисколько не смутило. Она подняла отекшее лицо с заплывшими глазами и, поправив очки, спросила:

– Что?

– Повторяю вопрос: какой курс и почему нарушаете правила проживания в общежитии?

– Говорите тише, пожалуйста. Все уже спят.

– Не все: я не сплю, вы не спите, она не спит, он не спит, они не спят, мы не спим…

Петрова шутку не оценила и переспросила:

– Кто не спит?

– Никто, – стушевался Владик.

– В смысле? – озадаченно посмотрела на него полусонная студентка.

– Измайлов, – представился полуночник и приземлился рядом. – Владислав Геннадьевич, студент-медик, курс пятый.

– Петрова, – Люся приняла правила игры. – Людмила Сергеевна, студентка, пока не медик, курс первый.

– Молодо-зелено?

– Кому как…

– Мне молодо!

– Да ради бога, студент-патриарх.

– Патриарх?

– Что, не устраивает?

– Ты откуда такая языкастая?

– Языкастая, очкастая?

– При чем тут это?

– Ну, ленивый не заметит.

– Да я и есть ленивый. Чего творим?

Люся перевернула страницу и торжественно прочитала:

– Мышцы.

– Молодца. А днем чего, недосуг?

– Недосуг, работала.

– Нужда замучила?

– Да нет.

– Ради интереса науке служим?

– Может, и так.

– Науке служить – мозги сушить.

– То-то я смотрю, они у вас девственно влажные.

– Ка-а-ак?

– Не я первая начала.

– А слабо по ночному городу со мной прогуляться?

– Слабо, Владислав Геннадьевич. И по ночному, и по любому другому.

Измайлов опешил:

– Это почему?

– Это потому. Не хочу.

– С чего это?

– Да ни с чего – не хочу и все.

– А если на свидание приглашу?

– Если на свидание, – Люся улыбнулась. – Тогда подумаю.

Петрова захлопнула атлас, прихватила карандаши (те вкусно стукнули друг об друга) и резко встала:

– Спокойной ночи, студент-медик пятого курса.

Владик, не проронив ни слова, убрал ноги. Полуночница в байковом халате прошла мимо, не оглянувшись.

– А разлука-то зачем?

– А я замуж вышла.

– За кого?!

– За Павлика.

– Я понимаю, что не за Петю. Чем Измайлов-то вас не устроил?

– Всем устроил.

– Тогда в чем дело?

– Я была ему не пара.

– Кто это сказал?

Роман Петровой с Измайловым стал главным событием того учебного года. Причем Люсе даже никто не завидовал, потому что никто не верил в искренность интереса Владика. Студенческое сообщество постановило считать происходящее измайловской блажью: хочет парень взять крепость приступом – пусть берет. Все ждали грехопадения Петровой. Ставок, конечно, никто не делал, но спорить – спорили. Отчаянно. Всякий раз Владик терпеливо встречал Люсю с дежурства, по-барски организовывал ей экскурсии по Одессе, курировал на экзаменах, пожимал в кино ручку и, обнимая, почему-то всегда прижимался к ее виску. Прижимался, еле ощутимо целовал и вздыхал грустно. Петровой это нравилось.

– И больше ничего не было?

– Нет.

– Почему?

– Он от меня этого не требовал.

– Боже мой, какое целомудрие!

– Не все объясняется постелью, и это тебе известно.

– С семнадцати до сорока все этим объясняется.

– Он говорил, что ему это от меня не нужно.

– А что ему тогда было нужно?

– Общение. Мы очень много разговаривали.

– О чем?

– Обо всем.

– Тогда почему разрыв?

– Разрыва не было.

– А что было?

– Он уехал. Попросил ждать его.

– И вы ждали?

– Да, целый год.

– Просто не вернулся?

– Нет, вернулся.

– Тогда в чем же дело?

– За мной ухаживал Павлик. Ему сказали. Он решил не мешать.

– Это он вам объяснил?

– Да. В открытке.

– То есть ни встречи, ни разговора не было?

Но не умерла, а ушла в работу. Это стало привычкой. Не умерла еще и потому, что могла погибнуть на самом деле: в Одессе случилось землетрясение, и Люся поняла, что от любви не умирают – есть силы пострашнее.

Например, силы земли. В тот день Петрова дежурила в детском инфекционном отделении. Как обычно, готовила инъекции к вечерним процедурам. Как обычно, сверяла каждую дозу с назначением в истории болезни. Как обычно, десять раз себя перепроверяла, пересчитывая шприцы на эмалированном лотке. Все было, как обычно, за исключением одного – в процедурной слышалось постоянное позвякивание, этакий хрустальный перезвон.

Грешным делом Люся подумала, что звенит в ушах от недосыпания. Потрясла головой и растерла уши – звон продолжался и с каждой минутой становился все сильнее и звучал все отчетливее. Прислушавшись, Люся различила в хрустальном гуле звуки металла (тонкое клацанье) и стекла (нежное дребезжание). А потом по скользкому белому кафелю на нее просто поехал какими-то косыми рывками столик, издавая довольно мерзкий визг.

Петрова не поверила своим глазам и по привычке подтянула очки к переносице. Все правильно: никакого переутомления, чистая реальность, данная нам в ощущениях. Вокруг все вибрировало.

Люся выглянула в коридор и обмерла: с потолка сыпалась побелка и отваливалась штукатурка. Больничный коридор стал похож на заброшенную каменоломню, над которой неосмотрительно пустили метро. На потолке обнажились когда-то замазанные шпатлевкой трещины, и из них струйкой сыпался белый порошок. Несколько раз гасла лампа на столе у дежурной сестры, а сама сестра с перекошенным лицом следила за действиями своей подчиненной. Между медсестрами словно возник беззвучный диалог:

«Похоже, землетрясение?»

«Похоже, да».

«Что делать будем?»

«Выполнять инструкции».

И Петрова, и ее коллега синхронно рванули к репродуктору. Так и есть, местное радио транслировало: землетрясение в Одессе, столько-то баллов, население просят срочно покинуть помещения, взяв с собой документы. Текст в репродукторе звучал торжественно, и от него в коридоре больницы стало страшно и как-то по-военному. Из палат стали выглядывать обеспокоенные мамочки, некоторые – с грудными детьми на руках.

– Почему нас не эвакуируют? – удивлялись они.