Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся

О своих счастливых снах Зинаида Васильевна сыну ничего не рассказывала, зато Петровой звонила на работу каждый день, словно проверяя, насколько прочно это пришедшее из снов счастье.

Беспокоиться мадам Косоротова начала гораздо позже. Когда заметила, что Володя тоже звонит Петровой на работу каждый день и с брутальной хрипотцой сообщает, что написал новое стихотворение и теперь готов отдать его на ее строгий суд.

Зинаида Васильевна призадумалась и заступила на вахту, подслушивая из кухни сыновий щебет в коридоре. Именно на своем боевом посту и услышала несчастная мать ужасное слово «Муза» и опечалилась не на шутку: «Ангел у нас уже был, Музы нам только и не хватало!»

Собирательный образ тихого семейного счастья рассыпался, как карточный домик. Постигшее Зинаиду разочарование моментально изменило зрительный ряд снов. Теперь в трио Косоротовы – Петрова наметилась явная диспропорция. Зинаида Васильевна сидела по одну сторону стола, Володя с Люсей – по другую. Между ними желтела несвежая, в пятнах, скатерть. Поменялся и музыкальный репертуар: теперь мелодия звучала трагическая и напоминала знаменитую симфонию Шостаковича. Косоротова просыпалась с испугом и лихорадочно вслушивалась в ночную тишину под громкий стук сердца.

Об этих снах встревоженная женщина тоже сыну сообщать не торопилась. Но и руки опускать было не в ее характере.

– Ты знаешь, сколько Людмиле Сергеевне лет? – как бы невзначай обращалась она к Володе.

– Сколько?

– Много.

– Много – это сколько? Сорок? Пятьдесят?

– Сорок, сынок – это немного. Тебе уже сорок.

– Какая разница, сколько ей лет?

– Никакой, – уходила от ответа наученная горьким опытом Зинаида Васильевна.

Она прекрасно помнила о своем участии в депортации Ангела из косоротовского жилища, помнила, что за этой процедурой последовало, и вообще дважды наступать на одни и те же грабли не собиралась. Она нуждалась в Петровой, с одной стороны, и жутко ревновала к ней же – с другой. Сложившаяся ситуация требовала осторожности: Косоротовой пришлось лгать и Люсе, и сыну. Петровой – о том, что Володя трезвый, а поэту-алкоголику – о том, что Муза его либо не приедет, либо приедет к тому моменту, когда время сотрет следы алкогольного опьянения на его одухотворенном лице.

Вранье множилось, жизнь усложнялась. Дело близилось к развязке, которая обещала иметь трагический характер.

– Зинаида Васильевна!

– Слушаю вас, Людмила Сергеевна, – светски отвечала Косоротова.

– Как Володя? Он трезвый?

– Абсолютно.

– Без срывов?

– Вашими стараниями, Людмила Сергеевна.

– Тогда я приеду – привезу книжки, они готовы.

– Может, это вам неудобно? Тогда в другой раз? – с надеждой переспрашивала завравшаяся интриганка.

– В другой раз мне, действительно, будет неудобно, – настаивала ни о чем не подозревавшая Люся. – Приеду сегодня.

– Мы вас жде-е-е-ем, – выпевала Косоротова.

– Ну, раз ждете – буду, – бравурно пообещала Петрова и повесила трубку.

Зинаида замерла над телефоном, лихорадочно соображая, что дальше. Володю час назад в дом втащили друзья, и он просто громко дышал в своей комнате, проваливаясь из яви в сон и выныривая обратно. Периодически поминал Петрову, но в каком контексте, Косоротовой было уже неважно. У Зинаиды Васильевны были дела и позначительнее. С одной стороны, факт запоя хотелось скрыть, чтобы Люся не утратила интерес к ее мальчику, потому что оказывала на него влияние (чем Зинаида неоднократно пользовалась, шантажируя Володю, что обязательно все расскажет Людмиле Сергеевне). С другой стороны – обнародовать, чтобы она, эта Людмила Сергеевна, провалилась в тартарары, навсегда исчезла из их жизни и отдала осиротевшей матери сына обратно: трезвого ли, пьяного ли, но обратно!

Не умея правильно определить приоритеты желаний, Косоротова решила положиться на случай: «Будь, что будет!»

Так и произошло: было то, что должно было быть.

– А где Володя? – разочарованно спросила Люся, встреченная Зинаидой Васильевной. – Привезла книжки, а автора-то и нет, – попыталась она шутить.

– А автор спит, – попыталась поддержать предложенный тон Косоротова.

– Сейчас?

– Сейчас. В такое неурочное время? Но будить не буду.

– Он что, пьяный? – добиралась до цели Петрова.

– Что вы, Людмила Сергеевна, просто ужасно болела голова, даже пришлось пить таблетку.

– А голова отчего болела? – дожимала сестра милосердия.

– Погода. Или усталость: ночами не спит, все время пишет, – не сдавался бывший член партии.

– Очень жаль – книжки передайте.

Петрова явно была разочарована. Еще пять минут назад она представляла себе Володино счастье и радовалась причастности к нему. Ожидания не оправдались.

– Так неловко, – демонстрировала дипломатические уловки Косоротова. – Может, чаю выпьете?

Не в Люсиной привычке было отказываться от жизненных благ, и она согласилась. Это был просчет Зинаиды Васильевны – не сумела отойти от традиционного сценария. Теперь все зависело от того, насколько крепок сон младенца.

Пользуясь моментом («Руки не хотите ли помыть, Людмила Сергеевна?»), Косоротова попыталась замести следы на случай, если Володя проснется: мол, с соседкой на кухне чай пили. Зинаида просто взяла Люсины туфли и заперла их в шкаф.

С чаепитиями в многострадальном доме всегда было неблагополучно – так и на этот раз. Невзирая на плотно закрытую дверь, Петрова почувствовала, что в квартире небезопасно. Это она определяла безошибочно, по-детски точно и чутко.

– Володя проснулся?

– Это вам показалось.

– Зинаида Васильевна, вы мне врете! Я чувствую. Он пьян?

– Что вы, Людмила Сергеевна, – не успела договорить Косоротова, как в кухню ввалилось то, что заочно было причислено к поэтическим гениям и чьи книги стопкой стояли в прихожей.

Петрова побледнела. Косоротова вскочила, но тут же уселась под властным сыновним взглядом:

– Чай пьете? – рыгнув, с пристрастием спросил Володя.

– Уже не пьем, – ответила бедная Люся.

– Чего так? Не с чем, что ли?

– Ну почему же не с чем? Просто пора, – тихо проговорила Петрова. – Пропусти меня, пожалуйста.

– А обмыть? – рвался в бой бывший спортсмен.

Люся с укоризной посмотрела в глаза дурно пахнувшему двухметровому поэту:

– Это без меня…

– Ну, проходи, – посторонился Косоротов, но, как только Петрова приблизилась к двери, резко качнулся и загородил собой весь проем.

– Пропусти меня…

– А я и не держу…

– Тогда пропусти…

Тихий голос, прямой взгляд, сползающие по влажной переносице очки – все то, что Володя воспевал в своих бесталанных стихах, вдруг стало причиной необузданного гнева.

– Сынок, – затрепетала Зинаида Васильевна. – Пропусти Людмилу Сергеевну.