Евгений Гришковец - Боль (сборник)

– Так вернее, – сказал он Виталию. – А теперь зажмурься, не смотри.

Виталий зажмурился и весь напрягся. Ему казалось, что палец жгут адским огнём. Второй мужик держал руку крепко, сильно и больно.

– Ну всё, отпускай, – сказал ветеринар.

Хватка ослабла. Виталий открыл глаза и увидел, что ветеринар выдернул иглу из-под ногтя его пострадавшего пальца. И из отверстия сильно потекла кровь. Тёмно-красная, густая. Ветеринар нажал на ноготь, и кровь потекла ещё сильнее.

Пульс из пальца пропал. Боль будто выключили.

Плечи Виталия расслабились и повисли, он покачнулся. – Видишь как просто, – сказал ветеринар. – Надо было кровь давно выпустить, и всё. А ты, бедолага, терпел. Ноготь, конечно, слезет. Но ногти – не зубы, новые вырастут.

Однако Виталий слушал невнимательно. Он весь отдался облегчению. Он будто выдохнул после долгой задержки дыхания. А ветеринар быстро и ловко забинтовал ему палец. Получилась куколка, а не повязка.

– Ну вот, парень, – сказал второй мужик, – фартовый ты. – И с рыбой, и с нами тебе повезло. Давай!

Теперь нам должно повезти.

– Давай, сынок! Мы поедем, – сказал ветеринар. – Как зовут тебя?

– Виталий.

– Хорошее имя, – ответил тот. – Бывай, Виталик, больше палец никуда не суй. Потом настоящему врачу покажи… Давай, рыбак!..

И мужики пошли прочь.

– Спасибо большое! – успел крикнуть Виталий.

– Не на чем! – сказал кто-то из мужиков, Виталий даже не понял, кто.

Ему стало вдруг так хорошо-хорошо. Боль исчезла, улетучилась, пропала. Палец слегка саднил, точнее – просто чесался. А большая, тяжёлая и неусыпная боль ушла. Он сразу захотел и есть, и пить, и спать, и согреться.

Виталий стоял и слушал сначала шаги, потом хлопнувшие дверцы машины. Некоторое время он слушал тишину. Но вот двигатель зажужжал, не завёлся, опять зажужжал. Мотор завёлся только с третьего раза. Невидимый автомобиль долго тарахтел, удаляясь.

– Спасибо, мужики, – тихо сказал Виталий, – спасибо!

Он повернулся к заводи. Туман клубился над водой. Белый-белый. Он постоял. Тишину не нарушало ничто и никто.

Виталий шагнул к ведру, нагнулся над ним, посмотрел на своего линя и улыбнулся. Потом взял ведро, подошёл к воде и бережно вылил воду вместе с рыбой в её стихию.

Линь будто и не понял, что оказался на свободе. Он неподвижно стоял на мелководье и, как в ведре, шевелил плавниками. Виталий любовался им. Но тот вдруг резко ударил хвостом и исчез, оставив на том месте, на котором был, лёгкое завихрение мути, поднимающейся со дна.