Текстовый Процессор - Рог изобилия. Секс, насилие, смысл, абсурд (сборник)

В неподвижных водах безразличия, во тьме без глаз, во сне без сна я пребывал веками. Обо мне никто не знал и не желал найти. Память не ведала моих следов, нет пути – сплошное поле. Но случилось так, что однажды закричал. Впервые мой крик услышал мир… и я сам услышал! Закончилась непрерывность тишины, теперь известно мне, как её нарушить, как заставить ждать. Вот и власть познал, ещё и минуты от роду нет.

С годами крик мой всё сильней, всё громче. Мир уже страшится. Он чувствует угрозу, он чувствует врага. Мир другой грядёт. И хочет тот всемогущего права. На слово и смысл, на дело и мотив. Хочет истину и ложь. Проникает всюду, изменяет каждую деталь. Чего бы ни коснулся – становится его.

Мир пытается убить другого , самозванца, но не справляется с глубокими корнями. Они в сознании людском и держатся крепко. Тогда мир убивает тех людей, меня убивает. Но крик победить ему не по силам. Его воздух вобрал. И каждый, кто дышит, отныне вдыхает мой дух.

Такова судьба моя: бросить вызов – завоевать – и быть всегда.

Я хочу обрушить на тебя всю невозможную мощь, я хочу почувствовать удар и озариться сенсацией боли – вкусить уничтожающую силу, сломав о тебя руку, дабы часть меня погибла вместе с тобой.

Я хочу настигнуть. Единым стать, забыв о себе, забыв о тебе. Проводником стать, воплощением… самим откровением!

Я и ты, мы оба жертвы. Но мы ещё и причина, мы открытие, мы способ. Жертвенность наша – врата и дорога. Это мы созидаем ваш путь, это мы ведём вас, о великие Силы! И это мы, кто вами правит. Вы без нас взаперти.

Мы – ваша свобода!.. Мы – ваша судьба!

Таинственный грот. Подземное озеро. Сквозь расщелину подглядывает луна.

У воды разделись ведьмы. Белые, словно плоть их из мела. Но чёрные волосы, красные губы. Ведьмы весело пляшут, ведьмы резвятся.

Я напуган. Повержен рассудок. Сердце в бегах.

Бесятся ведьмы, кричат и стонут. В них забылась природа, в них природа свободна. Неукротимая буря, ненаглядная краса.

Мне страшно. Я возбуждён. Я хочу умереть.

Ведьмы гладят себя, ведьмы смеются. В их глазах пропадает время. В их телах растворяется мир.

Я обречён. Невозможно уйти, невозможно остаться. Ничего за спиной, ничего под ногами. Улыбаются ласково ведьмы. И неодолимо тянут на дно.

Вот последний круг разошёлся… умерла ледяная вода.

– Следующий!

Из кромешной тьмы в свет тусклого прожектора вступил человек. Шаг его был осторожен, будто пол под ним мог провалиться. Человек осмотрелся, но ничего не увидел. Вокруг лишь непроглядная чёрная стена, словно оказался в колодце. Человек прислушался, но ничего не услышал. Тьма поглотила заодно и звуки. Человек открыл было рот, собираясь произнести приветствие, но мрак и тут как тут – похитил все слова.

– Я…

– Знаем-знаем! – внезапно громом отовсюду. – Фридрих Ницше! До вас мы съели Канта… или то был Гегель? – смеха громовой раскат, до боли в ушах. – Вы что-то хотели нам сказать?

– Я…

– О, избавьте нас, пожалуй. Всё мы знаем: и про вас, и про вашу философию… филолог , – смех, смех до крови в ушах. – Филолог, филолог!..

– Я…

– Какой же вы никчёмный, стоите здесь, якаете раз за разом, а больше и сказать-то не в состоянии, – уничижительный голос. – Сверхчеловек? Неудачник! Ха-ха-ха!.. Клоун!

– Ну неправда, – вяло вмешался другой голос, – иногда почитываю перед сном, иногда в метро с телефона… неплохое чтиво.

– Так-так-так, защитник нашёлся, – снова первый голос, – что ж, вам слово.

Во тьме вспыхнуло несколько зажигалок, появились сигаретные огни. Кто-то вскрыл пачку и захрустел сухарями.

– Ну… я только хотел заметить, что он недурно пишет. Это всё.

– И о чём же он недурно пишет, позвольте осведомиться?

– Эмм… о всяких прикольных вещах. Ну, там, о превосходстве арийской расы…

– Боже мой! – взорвался вдруг третий голос. – Что за вздор вы несёте? Перед нами Фридрих Ницше, величайший из когда-либо рождённых. Я вам зубы повыбиваю, когда это дурацкое шоу закончится.

Взволнованный ропот.

– Спокойствие! – вновь первый голос. – Здесь собрались интеллигентные люди, никто никому морды бить не будет. Давайте как-нибудь цивилизованно решим.

– Слабаки, – пренебрежительно бросил третий голос, послышались уходящие шаги. Затем где-то вдалеке хлопнула дверь.

– Так-то лучше, – первый голос, – на чём остановились?..

– На Гитлере, – голос с немецким акцентом.

– Ах да. Гитлер. Адольф. Извините, что перебили вас, вышло досадное недоразумение. Продолжайте, пожалуйста.

– Погодите, – четвертый голос спросонья, – откуда взялся Гитлер? Мы разве не о Канте?..

– Проснулся! – возмущённый первый голос. – Уже съели твоего Канта давно, а после него и Гегеля… Дома спать нужно, устроили чёрт-те что…

– Простите, – спустя всего секунды послышалось тихое посапывание.

– Ладно, хватит голову морочить, мы Гитлера слушаем или как? – снова голос с акцентом.

– Да-да, конечно. Включайте запись.

Треск пластинки.

– Deutsches Volk, Nationalsozialisten, Nationalsozialistinnen, meine Volksgenossen. Nur der Jahreswechsel veranlaßt mich heute, zu Ihnen, meine deutschen Volksgenossen und Volksgenossinnen, zu sprechen…

– Стоп! Стоп!.. Я не понимаю немецкого, что за бред? – недовольный пятый голос.

– Тихо! – голос с акцентом.

– …Die Zeit hat von mir mehr als Reden gefordert…

– Да вырубите вы это наконец!

– Всё-всё, выключаю, – голос с акцентом явно удовлетворён.

– А который уже час? – озабоченный шестой голос, определённо женский. – Мне к стоматологу на три часа.

– Я устал, – седьмой, зевая.

– Заканчивайте, – восьмой.

Затухли огни сигарет, прекратился хруст.

– Хорошо, господа. Кто за то, чтобы закончить?

Долгое молчание, непосильная тяжесть.

– Единогласно!

Погас слабый прожектор. Вдруг приближаются со всех сторон!..

Человек отчаянно вскрикнул, поборолся немного и смолк.

Вот разрывается одежда. Череда неясных звуков. Ленивое чавканье. Отрыжка. Чмоканье, облизывание пальцев.

Вздох. Конец.

Однажды я проснулся. И болезненным льдом ощутил себя таким же, как люди вокруг. Сколько дней прошло, сколько месяцев, лет – сколько лет сознание моё плескалось во лжи, сердце билось напрасно, а плоды деяний пренебрегали правилами и пользой? Кем был я вначале, кем являлся сперва? Разве не искривил нарочно свой путь, разве не притворился слепцом? Но теперь я прозрел – и вижу своё место, тесное местечко на нескончаемой лавке.

Утратив мгновенно годами воображаемую ценность в себе, улетучилась она и из моих творений. Явились они в истинном – остывшем свете.

«Неудача, – обвинительно отзывалось в голове, – маска!»