Сережа Павловский - Мутный пассажир (сборник)

«Почти как Нетте, – подумал я, – пароход и хуй».

Смирившись со своим раздражённым состоянием, я пошёл завтракать под радиопозитив, который издавал приёмник, находившийся на кухне.

Жизнерадостный ведущий желал всем доброго утра, искромётно шутил и уверял меня, что за окном сегодня заебись. Я недоверчиво повернул голову на проём в стене и взглянул на серое небо за стеклом, зацепил взглядом термометр, который показывал всего лишь десять градусов тепла, и убедился, что ведущий пиздит.

– Гондон! – обозвал я его про себя, решив не давать ему поблажек, прекрасно зная, что город у него за окном расположен в полутора тысячах километрах от того, что умирало за окном у меня.

Я молча ел, смотря в тарелке мультик про гречу и сосису, и пытался вспомнить, что было ночью. Мерзкая соседка из квартиры надо мной в очередной раз нажралась в какаду и орала на весь дом так, что я проснулся. Как всегда, работала по отработанной схеме: вечеринка с громкой музыкой допоздна, потом ругань с ёбарем и битьё посуды.

Совсем недавно меня разбудил посреди ночи другой её крик. Она кричала, что сейчас спрыгнет. Я жил на седьмом этаже, она – на восьмом. Не могу сказать, что со мной случилось, но, проснувшись от крика «Не подходи ко мне! Я сейчас спрыгну!» – я, находясь, наверное, в ещё более невменяемом состоянии, чем она, вскочил с дивана и прилип к окну, как зомбак, устремив свой взгляд наверх, надеясь увидеть летающую пьяницу. Простояв так несколько минут, я в очередной раз осознал, что чудес не бывает, потому что сверху никто не выпал и не показал мне фигуры высшего пилотажа на фоне ночного неба.

А если к этому случаю приплюсовать сегодняшний пиздёж радиодиджея, можно смело сделать вывод, что я лошок, которого очень легко наебать.

Мультик в тарелке почти закончился. Он был с грустным концом, в финале главных героев съели.

Я доел, умылся, оделся и вышел из квартиры. Можно поменять: я доелся, умылся, одел и вышел из квартиры.

На улице творился кровавый форшмак. Посмотрев на своё отражение в нескольких лужах возле подъезда, я вспомнил слова весёлого радиоведущего о том, что погода сегодня шепчет, и решил, что ему надо бы прислать на пейджер мессагу, что ни хуя подобного, погода сегодня пиздит, как диджей Троцкий и как косой, который морковку просит. Или пизду-моркову, хуй знает, чем диджей Троцкий питается.

Смеркалось. Хотя было утро, но, оглядев раздолбанный двор, кишащий зеками, наркоманами и колдырями, вонючую помойку и парашу, я вынужден был признать, что это место всё-таки смеркалось. Смеркалось, смеркалось и высмеркалось.

Я принялся перепрыгивать через лужи, стараясь не намочить кеды и не испачкать джинсы. Недалеко от меня послышался детский смех. Я сразу же убедил себя в том, что смеются надо мной, а именно над тем, как я перепрыгиваю лужи. Я попытался посмотреть на прыгающего себя со стороны. Представил. Да, казалось, я выгляжу как в жопу раненный джигит, который далеко не убежит.

Недавно я возвращался из парикмахерской, во дворе играли дети. Я шмыгал носом и спешил домой. Отчего-то мне захотелось высморкаться на улице, чтоб не заниматься этой ерундой дома. Я, проходя мимо детишек, шмальнул через правую ноздрю и… облажался. Сопля, говоря литературным языком, предательски вылетела всего лишь наполовину, остановилась и плавно покачивалась, будто производила рекогносцировку. Я смахнул её и услышал задорный детский ржач. Конечно, я сразу решил, что смеются надо мной. Уже через секунду мои комплексы сказали мне, что дети мне даже обидное прозвище придумали – Сопля. Надо было или сморкаться раньше, или сморкаться дома. Или копить.

Как знать, может, сейчас смеются эти же пиздюки. Других-то во дворе нет. Мне кажется, я уже даже слышу детские возгласы: «Ха-ха, смотрите, Сопля прыгает, как кукарямба. Давайте кинем в него козявку, пусть съест!»

Наконец-то я вышел на тротуар, где луж почти не было, и ускорил шаг, чтоб как можно быстрее скрыться от чьих-то взглядов, которые, несомненно, были, если верить моим комплексам.

Я шёл в больницу на уколы. Именно из-за них я так рано встал. Я просил, чтобы меня записали на попозже, но – и здесь нет ничего удивительного – меня никто не услышал.

Уколы – формальность, я это прекрасно понимал. Меня поместили на две недели в дневной стационар, типа на обследование.

Совсем скоро мне нужно будет топать в военкомат, и я, чтоб у меня было подтверждение о том, что у меня не всё в порядке со здоровьем, согласился на это унижение. Для меня любое появление на людях – унижение.

Я не хочу в армию. По правде сказать, я и не годен, но на слово в военкомате не верят даже таким честным и светлым людям, как я. Им нужно доказательство, что ты постоянно жалуешься врачам на свой недуг и каждые полгода широёбишься по больницам, как охуевший от жизни старче, проходя лечение.

И только если записи в медицинской карте им покажутся весомыми, они признают призывника негодным, негодника – призывным и дадут военник.

Вообще-то, и это известно всем, призывника могут признать негодным, не только если он, как я, всё детство провёл в больницах. Можно бабла отгрузить военкому. Наверняка тот, продемонстрировав советскую выправку и командирский голос, даже скажет: «Нужно бабла отгрузить военкому!» – если вы придёте к нему за советом и спросите, что нужно сделать, чтоб сыночка в армию не забрали. Ну или, если военком бывший шпион или коррупционер со стажем, он ответит одним словом, мастерски завуалировав его в чих: «Апчвзятка!»

Я не уверен, что это делается именно так, но можно предположить: приходите в военкомат, ищете самого усатого мужика (усы прилагаются вместе с погонами высшего офицерского чина), показываете ему свои характеристики, говорите, что они, если он пойдёт вам навстречу, могут стать его характеристиками, и нормалды.

Если характеристик хватит, можно даже попросить, чтобы личное дело вашего сынишки сожгли, съели или подтёрлись – насколько фантазия разыграется. Ну а затем военком прямо из ящика стола достанет военник, подготовленный как раз для таких случаев, для которых существуют приёмные дни, поставит в билете печать и, пробурчав патриотично что-нибудь вроде: «Родина не забудет ваших подвигов, товарищ генерал-хер-майор», вручит его вам, а потом шёпотом добавит: «Не забудьте вклеить фото сына».

А можно замутить всё дёшево и сердито – отгрузить немного денег врачу (например, невропатологу) в больничке, чтобы поставил диагноз, который не мешает жить, но и в армейку с таким не берут. Соответственно, который нельзя подтвердить/опровергнуть при обычном осмотре. И тогда другому невропатологу, сидящему в медицинской комиссии военкомата, придётся поверить записям своего коллеги и, возможно, нехотя, но согласиться с ним.