Татьяна Чекасина - Обманщица

Тир возвратился с победой и освобождёнными заложниками. Но никто, кажется, не был рад им: сидели бы и дальше под замком, ведь не в какой-то яме, а в тёплом дворце и с трёхразовым питанием! Весь Мир сбежался, в ужасе глядели на трупы. Утанисты поклялись, что больше никогда-никогда не пойдут на эту проклятую крайность.

Из старых записок

«Я расскажу тебе всю повесть

души истерзанной моей»

(А.Апухтин)

«Нужно преодолеть в себе отвращение к листу чистой бумаги… и писать каждый день, регулярно, не дожидаясь вдохновения» (В. Катаев «Трава забвения»). Интересно, что у меня вид чистого листа не вызывает отвращения, скорей, наоборот. А вдохновение – моё постоянное состояние, можно сказать. Беда в другом: обстоятельства жизни мешают «писать каждый день, регулярно». На службу надо тащиться из последних сил!

Но, как выяснила с годами, ни к какой профессии я неспособный человек, никакая профессия мне не дорога и не представляется сколько-нибудь существенной. Для меня все профессии, которые нужны для того, чтобы что-то изготавливать, ремонтировать, регулировать, строить и продавать – не интересны. Я готовлю себя для другого, большого и важного дела, которому посвящу жизнь. Я закручиваюсь, как пружина, накапливая силы, и в какой-то момент стану раскручиваться на полную катушку. Цель моя – писательский труд. Но пока, увы, нахожусь на стадии отвергнутого всеми Мартина Идена. Впрочем, надежда есть – в будущем всё совершенно изменится. Обманываю себя и близких тем, что мне нужны деньги и популярность, но понимаю: работаю не ради вознаграждения. Как стану переводить на деньги, мало кажется! И всегда будет мало. Потому, что это измеряется не деньгами. Поверхностная слава тоже не нужна.

Видно, срочно надо искать вечернюю или ночную синекуру. На службе я до такой степени рассеянна, думаю о своём: вчера чуть с перекрытий не упала. В нарядах опять путаница (мои работяги взвыли жалобно). С управляющим был нелицеприятный разговор: «Мы вам создали все условия как молодому специалисту!» Ох, надоело!

Можно было и раньше заподозрить нечто подобное, ведь всё моё студенчество прошло не только в изучении физики, математики и других точных наук, которые постигались в тоске, а в радостном писании стихов ко всем праздникам и с праздником в душе. А пока сидела с дочкой в декретном отпуске, написала целую повесть про работу в стройотряде… А недавно, уже работая на стройке, сочинила цикл новелл про стройку. Но дошла уже и до романа… Он тоже, можно сказать, про стройку, вернее про перестройку, которой я жажду сама, и жаждет мой главный персонаж.

В моём романе «Ной – сын Ноя» (кстати, такая глупость называть персонажей близкими себе именами) есть, как я считаю, современная мысль, ради которой и написана эта вещь, для меня огромная, целых тридцать пять страниц на машинке. Молодому человеку должно быть позволено строить мир по своим чертежам, по своему разумению. Во время и после Октябрьской революции именно молодые командовали целыми дивизиями, руководили стройками века, вершили судьбы. И хотя о направлении их деятельности можно спорить, в итоге выковалось целое поколение волевых людей. В наше время молодёжь – заведомо потерянное поколение. Нас могут распекать, как детей, плохо выучивших урок. Да, мы и сами наплевательски относимся к делу, потому что целиком нам его не доверяют. А молодости свойственен максимализм. Мы хотим: либо – всё, либо – ничего. Наше поколение хотят задавить в зародыше. Этот ковчег устарел. А, если бы сейчас старики отошли сами от руля и позволили нам взяться за дело, мы бы отыскали верные ходы и новые решения. Многое в стране пора перестроить, но сделать это надо с пользой для народа и безо всяких революций, без крови, без ужасов и без потерь. Неужели это невозможно? Но старики упрямы. Самое простое для них – не рисковать, считая молодых неопытными (будто опыт добавляет ума!) или сплошь экстремистами, но таковыми их делает безделье и недоверие. Мой герой, молодой Ной, хочет преобразовать ковчег, раздвинув его границы, дать истинную свободу его обитателям. 1973 год.

Письмо

Здравствуй, Володя! Я не прошу тебя ни о чём. И не думай, что буду осаждать письмами. У меня всё хорошо. Кроме, конечно, присутствия Татки. Если можно, описывай мне только свои встречи с ней. Мои объявили бойкот. Но у Татки есть теперь мой адрес, и она написала мне, но, как объяснила в письме, «тайком от бабушки и дедушки». Володя, пойми меня, я не хочу терять Татку. Единственное, чего я хочу, взять её и уехать куда-нибудь ещё дальше, где бы нас никто не нашёл (кроме тебя, конечно). Я надеюсь, что ты возьмёшь у родителей Татку, и вы приедете ко мне ненадолго. Здесь прекрасно: воздух чистый, много света и так много снега! Ты можешь взять лыжи. И мои прихвати (они у родителей на антресолях). Знаешь, я после всего этого ужаса чувствую себя прекрасно: наслаждаюсь тяжёлыми поездками по району, отсутствием элементарных удобств! Ты всегда понимал меня (не в мелочах – в главном), пойми и теперь. Недавно на станции, которая тут – центр жизни, и я там бываю ежедневно, из пришедшей электрички выпрыгнул «ты» (нейлоновое тёмно-синее пальто, каракулевая кепка), идёшь навстречу… Кинулась к «тебе», но, не окончательно ослепшая, не добежав метра три, поняла: обозналась. Хорошо, что во время прихода поездов здесь оживлённо, и этот человек, так похожий на тебя, но совершенно незнакомый, не успел попасть в мои заготовленные объятия и не догадался, что я направлялась к нему. Прости ещё раз, но жить в Сверединске после всего, что случилось, мне пока невозможно. Пиши, а лучше приезжай. Твоя Л… 7 декабря. 1977 год.

Отрывок из романа Л. Конюшей «Письма из-за Чёрного Холма»

Дорогой друг Либерий! Вчера я снова был вызван на Верхний Холм к Викторию. Сидя возле его сандалий, расшитых золотом, узнал я с удивлением, что это второе по счёту предупреждение. А когда же было первое? Неужели через вассалов? Но, в таком случае, до чего это унизительно! До чего я докатился! После следующего – конец: буду сослан за Чёрный Холм, и это уж навсегда. Я сказал ему, что нельзя обескровить народ совсем, но можно его сделать бледным, и тогда он заболеет нехваткой главного компонента и погибнет. Мы – главный компонент, – сказал я ему. Без нас народ будет чахнуть. Ты можешь сослать нас всех за Чёрный Холм и куда угодно, но кто же будет здесь?! Он не стал меня слушать. И я спустился с Верхнего и загрустил. Дорогой Либерий! Как страшно, если все мы окажемся за Чёрным Холмом. Твой друг Лар.

Хорошо, что я уехала. Сбежала. Ушла в горы, «где свобода», убрела в снега… Правда, высоких гор тут нет, но есть сопки. Шатунское… Шершне-Бекинский район…

Я живу у стариков Емелиных. Их фамилия, явно произошедшая от имени сказочного героя, большая русская печь, по всей вероятности, доставшаяся от него же по наследству, создают ощущение возврата к первородному.

Читать дальше