Влад Ривлин - Здесь слишком жарко (сборник)

С одной стороны были живописные холмы до самого горизонта. С другой – море. И если долго стоять и смотреть на открывшуюся взгляду панораму, то можно было увидеть много всего, чего не увидишь в обычной жизни. Тысячелетия накатывают вдруг и обрушиваются на тебя, как волны, унося сознание не то вверх, в неведомое, не то – вниз, в прошлое. Кажется, еще мгновение, и на одном из холмов увидишь кого-то из библейских пророков.

Глядя на равнины и холмы этой земли и вдыхая аромат цветов на ухоженных лужайках, хотелось просто жить и, не отрываясь, созерцать этот прекрасный и таинственный мир. Но суровая действительность на каждом шагу заявляла о себе громко и бесцеремонно.

Идиллия заканчивалась сразу же за забором еврейского поселения, которое не перепутаешь ни с чем другим. О том, что это еврейское поселение, можно было сразу узнать по высокому забору, сваренному из тонких, но прочных стальных прутьев с щедро намотанной и поверху, и по низу колючей проволокой; по блокпостам на въезде, круглосуточно охраняемых солдатами.

Забор ограждал поселение со всех сторон. Попасть сюда, так же как и выехать отсюда, можно было только через блокпост. Охрана поселенцев, видимо не слишком доверяя солдатам, выставила свои собственные патрули. Машины службы безопасности поселка круглосуточно объезжали забор по всему периметру.

Однако внутри поселка было просторно, тихо, зелено и ничто не напоминало о ненависти за его пределами.

Вся территория поселения делилась на несколько частей. Группа одноэтажных домов и двухэтажных вилл, облицованных дорогим камнем, с ухоженными лужайками возле дома, создавали ощущение некой идиллии благополучия. Границей каждой виллы вместо забора служила затейливо выложенная из круглых камней низенькая ограда. Вход в дом украшали декоративные живые изгороди из виноградной лозы – символа еврейского присутствия.

Несколько соседних холмов были украшены новыми двухэтажными домами. К каждой квартире первого этажа, расположенного на земле дома, примыкал небольшой участок, служивший хозяевам садом. Последний этаж представлял собой пентхауз. Здесь также можно было отдохнуть после работы с друзьями не хуже, чем в саду, и строительные подрядчики, продававшие квартиры в этих домах, неизменно это подчеркивали.

Одинаковая одежда жителей поселка создавала ощущение униформы, и делала живущих здесь похожими друг на друга. Иногда даже казалось, что все они на одно лицо. Мужчины в вязаных кипах, белых рубашках и черных брюках носили бороды и почти все без исключения были в очках. Женщины носили длинные платья и платок, либо замысловатый головной убор, и казалось, что они стараются быть как можно незаметнее, но при этом взгляды у них были цепкие.

Дети у них тоже были похожи друг на друга: в одинаковых белых рубашечках и черных брючках, многие тоже почему-то в очках и с выдающимися вперед белоснежными передними зубами, которые торчали из полуоткрытых ртов, и делали их похожими на кроликов. Старшие учились в военизированных ешивах, а после 18 лет пополняли спецподразделения израильской армии.

Помимо домов и вилл, в поселении имелось два магазина и еще несколько киосков, две ешивы для мальчиков и религиозная школа для девочек, три миквы и пять синагог. В одной из синагог собирались восточные евреи. В другой – европейские. Представители ХАБАДА захотели иметь собственную синагогу и молились отдельно. Для живших здесь прозелитов была своя синагога. Молодежь поселения тоже предпочитала молиться отдельно.

Почти в самом центре поселка, располагался местный совет. Это были убогие строения, наподобие караванчиков, и лишь по табличке снаружи можно было догадаться, что это именно то место, где принимаются самые важные решения о жизни поселка.

Во главе поселения стояли два раввина – рав Ашер и рав Йоханан. Первый – ашкеназ, второй – сефард. Они учили Торе в местных ешивах, и их авторитет был непререкаем.

Все работавшие в местном совете, приходили и приезжали на работу из вилл и дорогих домов. Те из поселенцев, кто не работал в местном совете, учили Торе либо в самом поселении, либо ездили в Иерусалим или Рамат Ган – там находился религиозный университет, который имел гораздо больше общего с ешивой, нежели с высшим учебным заведением. И создавалось впечатление, что все население поселка либо учило Торе, либо ее же изучало.

Исключение составляли буквально несколько человек, которые работали инженерами за пределами поселка, врач, заведовавший местной поликлиникой, медбрат и медсестра, а также несколько семей которым принадлежали теплицы, завод по переработке винограда и маслобойня.

Это хозяйство составляло настоящую промзону поселения. Но работали здесь в основном арабы из ближайших деревень. Эти же арабы построили сам поселок и другие поселения в округе. Даже синагоги в поселке были построены руками арабов. Труд арабов стоил, как минимум, в разы дешевле еврейского. К тому же, им не нужно было оплачивать ни отпуск, ни расходы на оздоровление, вообще ничего из того, что по закону положено платить гражданам Израиля. Их боялись и ненавидели. Но законы экономической целесообразности, или попросту выгоды, были так же беспощадны как и физиологические. Поэтому, несмотря на открытую неприязнь, ненависть и казавшуюся уже вечной вражду к арабам, евреи разрешали строить им для себя поселки, дороги и работать в принадлежавших им теплицах.

Впрочем, ненависть была взаимной. Арабы ненавидели евреев не меньше, но были вынуждены строить роскошные виллы, дома, забор и даже синагоги для евреев на земле, которую считали своею, поскольку в соседних арабских городах и деревнях не было не только промышленных зон, но даже канализации и водопровода. А большие семьи нужно было как-то содержать. И они работали тут, утешая себя мыслью, что рано или поздно все здесь все равно будет принадлежать им.

Особую категорию жителей поселка составляли прозелиты и новые иммигранты. Они жили в караванах, заменявших им дом. Караваны стояли как-то особняком и выделялись, создавая диссонанс виллам и просторным домам.

Резким контрастом с остальными жителями поселка являлись и сами обитатели караванов. Это были в основном «русские», как здесь называли выходцев из России и еще несколько иммигрантов из Америки, один из которых по имени Барух не желал говорить ни на каком другом языке кроме иврита, и две девушки – одна из Голландии, другая из Франции. Обе в разное время решили вдруг что они – еврейки и отправились в Израиль. В поселении они прожили уже несколько лет в ожидании гиюра. Все это время они учили Тору с женой рава Ашера, а в остальное время работали: одна, бывшая медсестра из Голландии, – на кухне, вторая – учительница младших классов из пригорода Парижа – убирала и мыла служебные помещения и туалеты в поселковом совете. Так они жили уже несколько лет и покорно ждали, когда наконец им разрешат стать еврейками.