Сергей Трищенко - ЯТ

– Ишь, чем занимается! – возмущался Том.

– Значит, есть спрос.

– Кто его знает, от чего что зависит: и предложение может формировать спрос.

– Ты прямо экономист!

– Прямо – экономист, направо – мот, а налево – обормот.

– Почему обормот?

– А это обратное моту – ещё раз вывернуть, но в совершенно другой плоскости.

– А может, не в плоскости, а по линии?

– По глинии… Или по гнилии.

– А что у вас там? – указал я бабуле рукой немного дальше по прилавку, в стороне от ягод.

Старуха как бы немного засмущалась:

– То… куда обычно всех посылают…

– Хрен, что ли? – уточнил, удивившись, я.

– Точно, – подтвердила бабка.

Хрен был мощный, белый, узловатый. Упитанный.

«Да-а!.. – подумал я. – Сюда пошлют – не скоро вернёшься».

Захотелось пить. Ноль находился намного ниже той температуры, которая сейчас стояла на улице. Как она вообще могла стоять? Асфальт плавился. Мы устали от жары, пыли и прогулок.

Завернув в проулок торговых рядов, мы зашли напиться в одну из лавочек, и увидели продаваемые в ней ежовые рукавицы. Они висели под притолокой на верёвочке, и острые иголки торчали из них в разные стороны.

– Вот к тебе что надо было применить, в своё время! – указал я Тому. Тот рассеянно кивнул и обратился к продавцу, как бы с наивной хитростью:

– Нет ли у вас рукавиц иголками внутрь?

Продавец лукаво подмигнул:

– А как же! Бывают. И внутри и снаружи – и причём одновременно…

– И для чего это?

– Для памяти.

– Для памяти?

– Да.

– А что помнить-то?

– Себя.

– Странно. Я, например, при вгляде в них вспомнил некрасовское: «сорвалась цепь великая, сорвалась и ударила – одним концом по барину, другим – по мужику».

– Так всегда получается, когда нарушается равновесие, – спокойно подтвердил торговец, – закон природы. Его надо учитывать и в человеческих взаимоотношениях. Человек тоже часть природы.

– Кстати о природе, – заметил Том. – Воды у вас можно напиться?

– Сколько угодно, – ответил хозяин.

Воду пили нормальную, без колючек.

В лавке, как во многих мелких лавочках, старающихся охватить ассортиментом весь спектр товаров – мне вспомнились пояснения Гида, когда он говорил, почему ему нравятся мелкие лавочки: можно найти какую-то редкость, – продавалось панибратство.

Том поморщился:

– Есть в нём какое-то извращение. Если «пани», почему «братство»? Если в братстве кто-то кому-то приходится пани, такое отношение сильно отдаёт голубизной.

– Есть и другие цвета, – указал я на умеренность и аккуратность.

Они шли в одном наборе. Лежали рядом в полихлорвиниловом пакете, перевязанном перевитыми жёлтой и розовой ленточками.

Мы напились и вышли.

В кольце людей, в стороне от больших очередей, стоял недобритый субъект, рассказывающий душещипательную историю:

– Потерял я, братцы, уважение. Было его у меня много, и разные, а вот потерял. Растерял все по очереди. Сначала уважение к себе, потом к близким, товарищам по работе, к людям вообще…

– Обычно бывает наоборот, – наклонился ко мне случайный сосед по толпе, – сначала теряют уважение к людям, а к себе – в последнюю очередь.

– Словом, всяческое уважение… – продолжал субъект. – Но я-то ладно! Почему же ко мне люди уважение потеряли? – и он всматривался в каждого, помаргивая бледными глазками – ни дать ни взять прорастающие глазки картошки. И лицо у него словно выросло на картофельной грядке.

– Уважение порой перерождается в подобострастие, – заметил сосед.

– Смотря какое уважение, – возразил второй.

– То самое, которое подобно страсти, – пояснил первый.

– Да… Но… от любви до ненависти один шаг. Поэтому подобострастие часто сменяется ненавистью.

Ещё один оратр, старающийся говорить кратко, чтобы его признали талантливым, стоял на возвышении и проповедовал, простирая руки над головами людей – словно простирывая облака в голубом тазу. Его никто не слушал, кроме Тома, который увидел подобное впервые. Я подошёл к ним в тот самый момент, когда проповедник провозгласил:

– Промедление смерти подобно!

– И… и это? – бледжнея: не то бледнея, не то желтея, но явственно меняя окраску, испугался Том. Я хотел оттащить его подальше, но увидел спешащего к нам Гида, и успокоился.

– Что случилось? – не понял Гид.

– С…смерть, – пролепетал Том, на всякий случай отходя в сторону самостоятельно.

– А-а… нет. Он сказал так ради красного словца, – успокоил его Гид.

– Что за промедление такое?

– Бывает. Когда нужно действовать быстро, и от скорости действия зависит жизнь. Иногда приходится балансировать между «поспешишь – людей насмешишь» (оно же festina lente) и… тем, что вы слышали.

– Мне слышится по-другому, – возразил Том. – Выражение «поспешишь» я воспринимаю как «поспе-шиш», а «поспа» – нечто вроде кашицы из мела, клея и воды. У меня дедушка маляр-штукатур. Такие штуки делает… Что такое шиш, всем ясно. Правда, непонятно, почему поспе нужно показывать шиш, но мало ли чего мы не знаем? А «насмешишь» – тоже сложносоставное слово: «нас-мешишь». «Нас» – жевательный табак, «мешишь» – означает «пакуешь в мешок».

– А люди?

– А люди здесь абсолютно ни при чём.

Проповедник продолжал витийствовать, и разноизогнутые куски медной проволоки вылетали у него изо рта.

– Это витийство? – уточнил Том.

– Витии, – уточнил Гид.

– Хоть не напрасно сходили, Гид? – спросил я. – Хорошая ересь?

– Что вы! Уникальная вещь, пятнадцатый век, не меньше!.. Взгляните, – радовался он, вертяя её в руках.

– Как-нибудь расскажете о своей коллекции…

– Почему же как-нибудь? – обиделся Гид. – Я расскажу подробно. Есть превосходные экземпляры! Ереси от первого века до последнего. Псевдоереси…

– А еретиков у вас нет? – пошутил Том.

Гид понял шутку и покачал головой:

– Еретики – носители ереси. А ими могут быть только люди. Ладно, пойдём дальше.

В следующем дальше нам попалась небольшая частная лавочка, где безвестный кустарь-одиночка под вывеской «ВЛ» продавал выражения лица. Воплощал какое-то на своём лице, потом замирал на мгновение, обрызгивал, обляпывал себя быстросохнущим лаком и осторожно снимал выражение с лица. Около него уже висело Удивление, Удавление, Уединение, Умножение, Унижение, Заикание, Замыкание, Засекание, Затекание, а также Восторг, Ужас, Печаль и Разочарование. Как ни странно, но Очарования, забегаю вперёд, мы так и не нашли на Ярмарке, хотя с литца Тома – словно литого – оно почти не сходило. Там висело чего-то много ещё, но мы не стали задерживаться и прошли мимо.

– Видите, – брезгливо скривился Гид, – какая халтура! И он пытается выдать ляпсусы за настоящие вещи! Любой мало-мальски соображающий человек сразу поймёт, чем они являются на самом деле.