Сергей Трищенко - ЯТ

– Молодой человек, – сказал главврач, ознакомившись с результатами обследования, – на мой взгляд, вам совершенно не о чем беспокоиться.

– Как?! – Том взвился под потолок, но задержался за люстру, а то бы ударился и набил шишку – сосновую или еловую. Скорее, сосновую, потому что во время обследования его ненадолго погружали в сон, полупрозрачный сон-марлю – окутывали, как паутиной… а после Том выпутывался из-под его пелён. А когда человек со сна… Или еловую, потому что он ел разные медикаменты. – У меня украли смысл жизни, а вы…

– Дело в том, Том, что так называемый СЖ способен к довольно значительным колебаниям размера и местоположения на определённых этапах развития личности, и порой может показаться, что он потерян. Но даже если и так, – он поднял указательный паолец, весь кругленький, пухленький, – то ничего страшного нет: сразу же после исчезновения старого СЖ начинается нормальный процесс появления нового. Процесс длительный, и вы будете некоторое время ощущать дискомфорт и пустоту внутри. Некоторое время, повторю. Всё преходяще. Главное, не беспокоиться, и тогда вы переживёте всё безболезненно. Конечно, очень хорошо, чтобы в это время рядом находился надёжный друг, – он многозначительно посмотрел на меня.

Я пожал ушами: у меня в подобный момент не было никакого друга, и пришлось справляться самому. А Тому я помогу, чем смогу.

– Вы на пути к выздоровлению, или к полному восстановлению, возрождению личности, – заключил главврач, – попробуйте как следует прислушаться к себе, и вы сами убедитесь в правоте моих слов. Внимательно прислушайтесь.

Том хмыкнул и прислушался. Вслушивался он долго, потом как-то неуверенно пожал плечами и улыбнулся.

– Вот видите, – улыбнулся главврач, – всё будет хорошо, я уверен!

В общем, пришла пора отправляться обратно: и в госпитале мы всё осмотрели, и Тома осмотрели тоже. И нас с Гидом осматривали – пусть не так тщательно, в основном медсёстры и санитарки, но, тем не менее – а может, именно поэтому.

Да, а сорринка, как я уже написал, выскочила из глаза Тома сама, мы даже не успели пожаловаться на неё. А может, она испугалась, что мы сможем пожаловаться…

Назад мы возвращались другой дорогой: перспектива вновь проходить мимо большой грязной лужи мало привлекала. Однако Гид сказал, что есть и другой путь.

– Но, – предупредил он, – надо вести себя особенно осторожно. Хотя здесь, как в гераклитовую реку, нельзя войти дважды, что-то может повториться.

– История повторяется дважды, – пробормотал я, – первый раз как трагедия, второй раз – как фарс…

– Не всегда, – покачал головой Гид, – и второй и третий тоже может повториться трагедией. Иначе не было бы столько войн на земле. Но то место, через которое мы пойдём… там, прежде чем что-то сделать, надо тщательно обдумать. А лучше молчать. Потому что там материализуются понятия. И стоит сказать что-то не то, как сразу…

– Ладно, – перебил его Том. – Мы будем молчать.

– Но сначала, – напомнил Гид, понизив голос, – мы пойдём через тёмный-претёмный лес…

– Там же страхи водятся… – прошептал Том, внезапно испугавшись.

– Там не только страхи, там ещё более опасная вещь водится: ужасы… И не просто водятся, но и заводятся, и выводятся. Но одновременно они же и отводятся и переводятся, и уводятся, и изводятся. То есть существует строгий баланс страхов и ужасов, так что бояться нечего: ниоткуда они не появляются и бесследно не исчезают. Положительное компенсируется отрицательным, а в результате получается ровный ноль…

– Это я слышал, – отмахнулся Том, – а если случайно они меня съедят, вы отнесёте это на счёт стохастической неопределённости или статистического разброса девиации?

– Девиации дивергенции, – поправил его Гид.

– Кошмары! – пробормотал Том.

И всё же, несмотря на возможные неприятности, возвращаться прежним путём не хотелось, а желание человека часто играет решающую роль. А нежелание – тем более. Вдруг оно основано не только на интуиции, но и на интеллекте? Что, если мы в госпитале случайно подхватили проскопию, то бишь предвидение будущего, и наше нежелание идти куда-то означало, что в противном случае с нами произойдёт что-то неприятное. А не пойдём – не произойдёт. Это ведь не свидание в Самарре, случившееся в результате панического необдуманного бегства. Прежде чем сделать что-либо, следует подумать: чем дело наше отзовётся? Уж если слово промолчало…

Сразу за берёзовой и сосновой рощами, окружавшими Госпиталь, мы вступили в тёмный-претёмный лес.

Стало так темно, что… не хочу сказать, что не было видно ни зги – как раз зга оставалась видна, причём в таких словах, как мелюзга, дребезга, дрязга, изгаляться… Но кроме зги, мы не видели решительно ничего. Ни вверху, ни внизу, ни справа, ни слева, ни в сторонах… речи о сторонах света уже не шло – разве что о сторонах тьмы… или ночи.

Мы продолжали двигаться, хотя и не столь быстро; взявшись за руки, чтобы не потеряться. Приходилось нашаривать ногой дорогу, елозя по обочине. Трава шуршала в темноте, камни глухо цокали на дороге, благодаря чему мы их и различали – дорогу и обочину.

Но потом, как ни странно, глаза постепенно – по разным степеням свободы – привыкли, и мы начали что-то различать в откружающей нас кромешной тьме. В первую очередь наиболее необходимое: дорогу. Она серела узкой тропой, и от неё в разные стороны разбегались ещё более узкие тропки, тропочки и тропинки. После стали видны и почки и пинки.

Одни тропки ныряли в норы-прогалы между кустами, другие поднимались в гущу листьев, третьи превращались в просеки и перпендикулярились к дороге.

Дорога сама не упускала возможности куда-нибудь свернуть, опуститься или подняться. В низинах нас обволакивала прохладная власжность, на перевалах подъёма – морозная снежность или наоборот, сухая теплота… Но всё – во тьме и во мраке.

За одним из дорожных повороротов – двойным – из кустов неожиданно выскочила и зарычала дикая злоба. Масть у неё была неопределённой. Если бы чёрная, мы, может, испугались бы, а так… Ночью злобы не те, что днём. не так констрастны – не так конкретинны и страстийны. Чернота ночи их сглаживает.

Ни страха, ни испуга рядом с ней не было, поэтому мы не испугались.

Гид шуганул её, и она снова скрылась в кустах, где сидела и шипела узкогубая мизантропия. Они вдвоём, на пару работают? Или на бензине?

– Что за чудо-тварь? – спросил Том.

– Мизантропия – отвращение, ненависть к людям, неприятие людей. Чудесного в ней ничего нет.

Нас она не тронула.

– Она мало кого трогает, – пояснил Гид, – до поры до времени. Но иногад…

Гид вовремя заметил подползающееся извивающееся издевательство. Ещё немного – и оно схватило бы Тома за ногу… а дальше можно догадываться, что с ним произошло бы.