Эдуард Юрченко - Сказка для взрослых

А вот остальная лесная знать наведывалась к болотцу в основном инкогнито, прячась, так сказать, от глаз звериных, дабы, с одной стороны, не допускать поводов для сплетен, а с другой – хоть как-то выделяться из стада.

С к а з о ч н и к: Зверье даже не подозревало, какое количество шакалов скрывалось под личинами простых обитателей леса. Это как в театре, когда артисты одного вида играют и хищников, и травоядных.

Время, когда болотце начинало отражать истинную суть смотревшихся в него, знали только шакалы, но от остального зверья это знание скрывали. В лесу даже была такая примета: как только шакалье втихаря начинает прогуливаться в сторону болотца – значит, чудеса уже близко. Был в лесу еще и такой зверек – не то пес, не то кошка… Такой себе хамелеоныш. Умение в разных ситуациях косить под ту либо иную зверушку помогло ему приблизиться и к медведю, и к шакалам. Он публично ругался с теми, кто уже был приговорен, и был толерантен с теми, кто хоть и раздражал, но был сильнее. И даже Баба Яга с нерпой, скандалистки по природе своей, не особо пружинили хвосты в его сторону.

Следует отметить, что зверюга эта шибко нравилась представителям плебса, а особенно сукам, даже несмотря на его природную тупость – эдакий красавец-кобель, всегда вылизанный, с похожим на улыбку оскалом и стеснительно-преданно смотрящий в глаза. Шакалы его лапами часто претворяли в жизнь собственные выдумки. Вот, например, надо, чтобы зверье голосовало за «то», а не за «это». Хамелеоныш возьмет да и забудет озвучить «это», ввиду чего представители политикума за «то» и проголосуют… Старый советник правителя умышленно не пускал его на волшебное болотце, дабы не расстраивать прислужника, но однажды этот кадр все же втихаря пробрался к водоему – из воды на хамелеоныша смотрела мерзкая зеленая болотная жаба, вся в слизи и бородавках.

– Все пропало, – застонал зверюга, – я обычная жаба. Да что там, я не обычная жаба, я – мерзкая, вонючая, склизкая тварь… Хотя, может, оно и к лучшему… О том, что я красавец – весь лес знает, а шакалы, если узнают, что я – жаба, так и есть меня не захотят…

Хамелеоныш, достаточно скудно наделенный умственными способностями, мнил себя не по годам хитрым зверем, хотя вся его сущность была написана на наглой разноцветной роже большими буквами. Вот и сейчас, увидев в отражении жабу, наш герой решил не распространяться об этом, а продолжать играть роль несведущей зверюги – и не так обидно, и для здоровья полезнее.

На должности главного в лесу волчары служил достаточно молодой шакаленок, ни по повадкам, ни по внешности на волка не похожий даже приблизительно. Я бы сказал больше – он и на кобеля-то особо не был похож. Так, сука… Старый шакал держал его рядом, и, казалось, не замечал описанных отклонений от грозного образа. Более того, он даже помог подопечному получить контроль над воронами и сороками, являвшимися главными лесными сплетницами, влагающими в уши зверью все гадости, шакаленком же и придуманные. Советник, как в случае с хамелеонышем, старался и главного волчару не подпускать к волшебному болотцу. Но должностной статус позволил шакаленку продраться сквозь собачью охрану, и таки взглянуть на свое отражение. Увиденное ничуть не удивило, а, напротив, порадовало его – из болотца на шакаленка смотрела стройная лиса с огромным пушистым хвостом:

– Ой, какое правильное болотце, – проскулило животное. – Выходит, я лисичка. Конечно, я – нежная, хрупкая, стройная лисичка, а не мерзкий, грязный и грубый волчара. Есть все-таки справедливость в лесу. Надо поинтересоваться у советника, нет ли еще какого волшебного озерца, где, окунувшись, можно превратиться в то, что я только что видел… то есть видела…

Главный волчара, тщательно вылизавшись и поточив о камень когти, вприпрыжку направился на рабочее место, к стае мерзких, грязных и грубых волков. Сама мысль о встрече с этими примитивными созданиями вызывала отвращение у хищника нетрадиционной ориентации, но работа, как говорится, есть работа, и потому грозная роль, отведенная ему в этом спектакле, должна быть сыграна убедительно. В противном случае – и лисо-шакаленок это прекрасно понимал – можно лишиться и приработка, и возможности беспрепятственно тусить с подобными себе – так и не определившимися, кто они, собственно, по жизни и по лесным понятиям. Наш же герой был по жизни – шакалом, по статусу – волком, а по мироощущению – сукой…

С к а з о ч н и к: Интересная в этом лесу выходит проза…

Да, чуть не забыл сказать пару слов о лешем – втором, по официальному статусу, персонаже в этом лесу. Будучи уже немолодым шакалом, животное косило под пса с повадками волка, но, играя всю жизнь чужие роли, этот зверь так и не научился ни лаять по-собачьи, ни выть по-волчьи; зато его выступления потешали всех – и травоедов, и плотоядных. Даже сам правитель и его советник нет-нет, да и обсуждали смеха ради очередные филологические перлы коллеги. Особенно зверствовала на дух не переносящая этого «умника» нерпа, как только ни понося своего визави: – Да он только и может, что возвращать из лесных закромов никем не покладенные шишки да орехи! Ворюга бессовестный! Ему бы только мелких зверюшек обирать да пузо свое греть на солнышке за чужой счет!

С к а з о ч н и к: В лесу было установлено такое правило: сорвал десять шишек – будь добр две из них отдать в лесные закрома, на кормежку нуждающемуся зверью. А вот если сначала сорвал, а потом отнес эти же шишки на соседские лесные угодья, то, все по тому же установленному межлесному закону, две шишки, покладенные сорвавшим в закрома, должны были быть возвращены тому, кто их вынес на соседские территории. А так как шишек на всех не напасешься, да и собирать их большой охоты нет, то и придумало хитрое звериное отродье, как за чужой счет жить припеваючи: приходишь и говоришь, а верните-ка мне покладенные в закрома шишечки, так как я большое их количество переместил на соседние угодья. А если спросят: «А чем докажешь?», так ты им в ответ: «Так вот шакал, отвечающий за сбор шишек, собственными глазенками видел». Безусловно, никто ничего не видел, более того, и в закрома никто ничего не клал, однако, та часть шишек, которыми хитрое отродье делилось с упомянутым шакалом, делала последнего сговорчивым, что и позволяло хитрованам безнаказанно присваивать лесное добро, которое денно и нощно приумножали травоядные.

– Неправда это, брехня, – возражал леший, – при мне шишек в два раза больше было собрано, чем при ней.

– Собрано, то собрано. А сколько назад забрано? А? Чего молчишь? Правда глаза режет? Видите – молчит. А знаете, почему молчит? А потому как сказать нечего. При мне-то бобровая заводь, где дубы валят, была поменяна на целых двадцать четыре мильярда шишек, а при нем – в несколько раз меньше!

Читать дальше