Михаил Лифшиц - Обналичка и другие операции

Петр Серафимович считал, что он стал совершенно другим, не таким человеком, каким был в молодые и зрелые годы. Осматривая мысленным взором свою жизнь, отдельные эпизоды ее, оценивая свои поступки, он часто недоумевал, удивлялся себе и своему прошлому. Как же он мог так поступить тогда?! О чем он думал, что заставило его когда-то сделать то, а не это, поступить так, а не этак. В этих своих размышлениях он заходил так далеко, что ему начинало казаться, будто он всю жизнь вообще ничего не соображал, всегда, на любой жизненной «развилке» выбирал неправильный путь и действовал самым дурацким образом.

Поводом для такого самоуничижения, как правило, бывал какой-нибудь бытовой пустяк. Зазвонил телефон, Петр Серафимович вскинулся, захлопнул книгу, забыв положить закладку, схватил трубку, а там ошиблись номером. Пришлось потом искать потерянную страницу, и мысли побежали: «Вот, всегда я так…»

Увлекшись размышлениями о том, что в своей жизни он все делал не так, Петр Серафимович доходил до абсурда. Ему представлялось, что в профессии он ничего не достиг, что здоровье напрасно растратил, что денег настоящих не заработал, что зря развелся с первой женой (хорошо еще, что детей не было) и так далее, и тому подобное. В общем, все плохо, ложись и помирай… И такие-то мысли мучили Петра Серафимовича при очень неплохих жизненных итогах и очень приличном самочувствии. Нет, нет, не «приличном для своего возраста», а по-настоящему приличном, хорошем самочувствии, когда ничего постоянно не болит, сон не нарушен, «на горшок» ходишь регулярно. А то, что очки приходится то снимать, то одевать и зубы нужно класть в стакан и тому подобное, старческое, так это, извините меня… Что сделаешь, если человеческие зубы на всю жизнь не рассчитаны! И голова у Петра Серафимовича работала хорошо, пожалуй, лучше, чем в молодости, потому что он меньше стал отвлекаться от главного, меньше витать в иллюзиях.

Можно считать, самоуничижительное течение мыслей и было главным признаком старости. Но признак этот проявлялся недолго, страдание это глупое заканчивалось, потому что выводы о полном крахе во всех областях ну никак не соответствовали действительности, упирались в твердую стену реальности. Поэтому грустные мысли, как стеклянный шарик, долетали да этой твердой стены и разбивались вдребезги. Именно разбивались, а не отскакивали, потому что мысли Петра Серафимовича шли назад, если можно так выразиться, не целиком, а осколками.

Жена, с которой Петр Серафимович состоял в недолгом первом браке, была такая сказочная стерва, что нужно было не сожалеть о разводе, а радоваться, что живым от нее ушел и что ребеночка не завели (и не пришлось оставлять родного сына или дочку у нее в лапах). Первую беременность она прервала и ему ничего не сказала. Потом, когда он узнал, жена объяснила, что они молодые и им еще нужно «пожить для себя». Петра Серафимовича от этой формулировки корежило, но как-то свыкся постепенно, стал на позицию жены, может и правда… Зато второй раз он ее укараулил, не пускал на аборт. Тут уже ему самому досталось: и диоптрий у него в очках много, нечего инвалидов плодить, и зарплата у него маленькая, нечего нищету плодить, и далее в том же духе. Скандалили каждый день, он ее убеждал, а она, не ожидая, кто в споре победит, сбежала и через три дня явилась без обременения. Петр Серафимович был поражен ее низостью и коварством и тем, что ребенка их она убила, — за короткий период супружества его отношение к абортам изменилось от легкомысленного к трагическому. Теперь уже дело потихоньку пошло к разводу. Петр Серафимович интеллигентно страдал, а жена его, оценив ситуацию, хладнокровно искала новый вариант. Когда нашла, тогда они и развелись.

А Петр Серафимович после развода сначала впал в тоску, чувствовал себя заброшенным, обманутым и несчастным. Потом наступил период ликования: «Какое счастье, что избавился!» Жизнь пошла дальше, и много лет Петр Серафимович не вспоминал про бывшую жену, точнее вспоминал по разным поводам, но не задумывался о ней. Теперь через десятки лет, когда стали Петра Серафимовича мучить фантазии по мотивам, так сказать, прожитой жизни, захотелось ему узнать, что стало с его бывшей женой. В интернете нашел единственное упоминание пятилетней давности, почему-то как ландшафтного дизайнера. Наверное, не она, какой она дизайнер! Раскрыл ссылку и увидел фотографию другой женщины и лужайку, ею оформленную. Подумал было, что ошибся, не жена, а тезка и однофамилица. Но вдруг вспомнил женщину на фотографии — закадычную подругу своей первой жены. Именно эта баба приложила немало усилий, чтобы их развести тогда, и, главное, чтобы больше оттягать при разводе. Вспомнил и ее имя-фамилию. Набрал в поисковике имя подруги жены, и «выскочила» та же лужайка с портретом его первой жены! Прежнее негодование, раздражение от постоянной лживости бывшей жены снова поднялось в душе — все у нее шиворот-навыворот! Хотя, скорей всего, фотографии перепутали случайно, этот пустяк помог, облегчил течение мыслей о первой жене, и Петр Серафимович перестал говорить знакомым, что, будь он более покладистым, не пришлось бы разводиться. Этот осколок разбившегося шарика растаял уже навсегда.

И к профессиональной своей деятельности Петр Серафимович придирался напрасно. Наоборот, ему было, чем гордиться. Петр Серафимович организовал один из первых факультетов управления и стал его первым деканом. Пробить это начинание было очень трудно, но он пробил — факультет работал и выпускал несколько десятков молодых специалистов в год. Выпускники были нарасхват тоже благодаря трудам Петра Серафимовича: он и высокий уровень образования старался обеспечить, и ребят пытался пристроить на место, для чего широко привлекал успешных менеджеров к преподаванию, а они потом набирали новых сотрудников из знакомых уже студентов.

А далее Петр Серафимович решил сделать из своего факультета школу управления мирового уровня. И систему обучения стал вводить, как на Западе: двухступенчатая Болонская система бакалавр — магистр, запись на различные курсы, плата за обучение. При тех связях, которыми Петр Серафимович обзавелся, когда пробивал свои предшествующие начинания, он многого добился, ему многое разрешили.

И вот, факультет Петра Серафимовича стал одним из наиболее европеизированных факультетов, число бесплатных мест для студентов стало меньше числа платных, и зарплата преподавателей тоже стала вполне европейской. Действия Петра Серафимовича сочли одним из проявлений проводимой министерством реформы, и его включили в различные комиссии по проведению реформы высшей школы, где он был деятельным и квалифицированным членом.