Улья Нова - Хорошие и плохие мысли (сборник)

Лужайка дворцового парка подстрижена перед съемками клипа эстрадной певицы, на ее собственные деньги. На слепые окна старенького дворца гордо поглядывает военный санаторий, за ним – река с крошечным полуостровом. По реке, заросшей ряской и белыми лилиями, скользит неприметная стая уток.

– Ой, смотри, вон цапля, – прошептал он, отрываясь от моих губ.

– Где?

– Вон...

Я щурилась и ничего не видела, кроме белых пятен лилий. Наконец, рассмотрела серую неприметную цаплю, которая одинешенька стояла посреди реки на одной ноге и напоминала издали тонкий прутик. Можно было разглядеть даже маленький хохолок и длинный неказистый клюв. Серая, сливается с серым небом, которое отражается в реке. Застыла, эффектно повернув голову на длинной шее. Потом принялась наводить марафет. Все птицы марафет наводят примерно одинаково и со сходным стараньем. А на скамейке в небольшой аллее вдоль реки несколько человек затихли и наблюдали за нами, растянувшимися на одеяле. Шептались и качали головами. Спугнули. Мы опомнились, расцепили объятья, застегнули все пуговицы, принялись собираться. Вытянув шею, цапля забилась в воздухе над рекой, не находя себе места, сделала круг и полетела в сторону старого дворца.

«Серая цапля, их тут раньше было много, а теперь вот одна осталась, всех перестреляли да распугали» – под горестный комментарий прохожего одинокая серая птица уменьшалась, махая крыльями. Летела на поиски своих, сама не зная, куда.

«Я, в целом, птиц не люблю. Всегда раньше думал, что они глуповатые. А начал охотиться на уток в лесах Подмосковья и понял: хитры. Я, homo sapiens, хитер и коварен, с ружьем, не могу их провести. Подкрадываюсь к какому-нибудь омуту, взмывают в воздух с тревожным кряканьем. Не успел ни опомниться, ни ружья вскинуть – уже улетели. Всей стаей. Только хлопанье крыльев. И снова тишина.

Спустя некоторое время – одинокая утка возвращается на пруд. Прилетела, осмотрелась, все ли спокойно. Только знай, сиди беззвучно, а то заметит, доложит своим.

Улетела. Вскоре объявляется вся стая, аккуратным таким косячком. Впереди вожак – крепкая здоровая птица. Приземлились с плеском и довольным кряканьем. Вскидываю ружье, хрустнула под ногой ветка. Заволновались. Стреляю. Снова взмывают в небо. Трудно их провести. Хитры и организованы. Чуют опасность и тишине не доверяют».

Белая пластмассовая уточка гордо плавала на поверхности зеленоватой воды в ванной. Отверстие в ее голове – для маленькой коричневой зубной щетки. Я любила, усевшись в теплой воде, заглядывать, что у нее там внутри, чувствовать запах мятной зубной пасты. Мне нравилось топить ее, но она всплывала до последнего, а потом затонувшей подлодкой погружалась на дно ванны.

Где-то сейчас белая пластмассовая утка для детской зубной щетки? Запах губки, сладкого шампуня, простых незамысловатых вещей. Тумбочка над ванной, где стопка больших синих полотенец, маленькая кружка с красным кленовым листом, разные вещи взрослых, названия которых пока неизвестны, от этого они кажутся смешными, и назначения для них можно выдумывать. И белое пятно среди незнакомых, бессмысленных вещей – уточка с желтым клювом, который напоминает надутые от обиды губки. С маленькими крылышками на округлых боках. Дверь в ванную открывается, сейчас меня обернут в большущее синее полотенце и понесут на кухню: болтать ногами, сохнуть, наблюдать за мерцанием синих огоньков газовой плиты.

Темно на Новодевичьем проезде. В темноте стены монастыря подсвечены прожекторами, отчего он выглядит инсталлированным, а пруд огорожен забором из сетки, в котором мы нашли лазейку, чтобы пройти на край железного мостика и там обняться в темноте, у воды. Так темнота теряет свое важное качество – ощущение одиночества, дрожь, смятение. Становится теплой, веселой темнотой. Из воды торчат сваи – когда-то здесь была пристань. Невидимые до этого, испуганные нашим присутствием утки, с недовольным тихим кряканьем всей стаей перелетают на середину пруда и плавают тесной компанией у освещенной стены. Шумно и суетливо хлопают крыльями в темноте. Недоверчивые, опасливые, как бы чего не вышло. На сваях рядом с нами осталась одна утка, не улетевшая вместе с другими. Восседала на перекладине между торчащими из воды колами, темный силуэт с гордо вытянутой шеей. Наверняка селезень. Суповой супермен.

В большом железном шкафу на балконе зимуют мужские игрушки – пакетик гильз, маленькие аптекарские весы с набором уменьшающихся гирек, доходящих до пластин алюминиевой фольги.

Есть тут и завернутая в целлофан коробка с порохом, кожаный футляр с торчащей из него костяной рукоятью ножа, множество коробочек с дробинками разнообразных размеров, патронаж из толстой коричневой замши, какие-то свертки, в которые завернуто бог весть что. На вершине сурового набора лежит коричневая утка из резины, накренившись, словно качая головой. Сквозь запах кожи и масла пробивается едва уловимый запах тины и сырости – в минувшую осень утка неоднократно работала на середине небольшого пруда, находящегося по ту сторону шоссе, за лесом. Работала она плохо, лишь однажды, в один из первых дней две одинокие пестрые утки опустились на пруд, но вскоре, хлопая крыльями, взмыли прочь, и лес дважды содрогнулся от оглушительного вопля ружья. Утки благополучно скрылись, а их резиновая подружка осталась одиноко плескаться в камышах.

На одной фотовыставке был снимок Китайского квартала – грубые лица нескольких мужчин, живущих в одной комнате, и будто случайная деталь, белое пятно на стуле – резиновая кукла с черными волосами на голове и с небольшим черным пятном на кукольном резиновом лобке. Подсадная коллективная женщина. Не помню, была ли она китаянкой. Да и различаются ли резиновые куклы по национальности. Подсадные утки, например, все разные. В зависимости от цены они имеют различные степени схожести с оригиналом, отличаются и материалом, из которого изготовлены. Многие охотники-профессионалы используют деревянных птиц. Иные собственноручно изготавливают что-то вроде чучела птицы. В любой серьезной охотничьей книге можно встретить советы по созданию в домашних условиях подсадных уток.

Мы сидим на диване, уютно облокотившись на подушки. На коленях – черная папка из кожзаменителя, набитая пачками фотографий, сортированных по годам в конверты оберточной бумаги. Не то мальчик, не то девочка верхом на серой пластмассовой утке с большими колесами трактора. Это я. На мне брючный зеленый комбинезон и шерстяная кофта с капюшоном. У меня пепельные волосы и прическа-жук – как у «Beatles». Из-за стремления родителей воспитывать и одевать ребенка по-европейски, все во дворе считали их, а заодно и меня чудаками. Детям не разрешали со мной дружить потому, что я разъясняла, что их принесли вовсе не аисты, а родили папа и мама. Водился со мной только соседский внук, конопатый Славка, на год младше меня. Он тоже любил прокатиться на моей желтой утке с синими колесами трактора. Теперь он вырос и сидит в тюрьме.