Улья Нова - Хорошие и плохие мысли (сборник)

Комната уменьшается, стены давят, становится беспокойно, хочется бежать из этой ловушки в панике, только бы спастись. Спустя несколько дней, слегка придя в себя, я нечаянно включила радио, в это время песня подошла к концу и голос дикторши сказал: «Эту композицию Аля Маркова просила передать Саше, которого она очень любит и просит, чтобы он на нее ни за что не обижался». Я застыла и удивленно, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой, уставилась на радиоприемник. После этого я перестала слушать радио, оно стало моим врагом. Оно тоже против меня.

У меня есть потрясающая коробка, черная с красными цветами на крышке, изнутри обитая красным сукном, да, достаточно траурная, напоминает гробик. Туда обычно складываются театральные и музейные билеты, открытки, фотографии и письма. Это память. Недавно вывалила содержимое коробки на пол: «Может, вышвырнуть это все в помойное ведро?» Я кладу сюда нечто, связанное с каким-нибудь человеком, и вскоре он покидает меня, безвозвратно уходит из моей жизни. Остается испачканная чернилами бумага, которую можно сжечь, превратив воспоминания с черную ленту пепла, а прошлое – в ничто. Решилась, было выкинуть все это, но остановилась – а что изменится? Ты загнан в ловушку, в свою коробку и никогда не выберешься, если не суждено, если у тебя на это не хватает сил. Отложила все, связанное с ней: счет из бара «Би-Би Кинг», куда мы ходили вместе год назад; открытки, которые она привезла мне из Португалии; программки спектаклей; пустой флакон. Сложила все это в пакет. Долго рассматривала его фотографию и розу, некогда алую, теперь сухую, пропахшую пылью, по цвету напоминающую запекшуюся кровь. Его фотографию у меня не хватило духу выбросить, а роза была отправлена в мусорный пакет. На фотографии он такой, как когда мы встречались, «а еще я очень редкий, у меня глаза синие»: большие синие глаза, вьющиеся волосы, тонкие губы, что, как говорят, выдает скрытность характера. Обычный приятный мужчина за рулем своего синего «Форда» для прохожих, спешащих по улице мимо пробки машин. Или сливающееся со всеми прочими лицо в окне кафе, руки, держащие чашечку кофе – мгновение и забыл. А для меня – один из немногих, единственный, с кем хотелось бы жить в одной квартире, просыпаться каждое утро, гладить эти кудрявые волосы, завтракать, ждать с работы, печь ему пиццу, родить ему ребенка.

Не может же боль длиться всю жизнь. Раньше, когда читала трагедии, удивлялась. Как же они будут жить дальше, мирясь с потерей, утратой и несправедливостью? Смогут ли они смириться с ощущением собственного бессилия, чувством разочарования в себе, в друзьях, в родных? Как я могу ходить по тому же осеннему городу, делать пересадки на тех же станциях метро? Повернуться, найти ту себя, что, кажется, осталась где-то рядом, за спиной, и тот город, где даже зимой в тонкой меховой куртке было тепло и все воодушевляло.

Но бессмысленно выть и биться о стены. Боль вскоре попятится, отойдет на цыпочках куда-то на задний план, уступив место будничным мелочам. Я буду ходить по этим переходам, всматриваться в лица людей, покупать бусы, все еще надеясь на чудо, на счастье.

Звонила ей, просто так. Вместо ее тихого, манерного «алло», услышала и узнала его голос. Он спокойно сказал: «Алло, вас слушают, говорите». Повесила трубку, как девочка-подросток, воровато дрожа. Стала бояться города, станций метро и магазинов, где я могу встретить их вдвоем, счастливых и влюбленных, почувствовать себя маленькой, ничтожной, потухшей.

Утро, снова не сплю. Выбрасываю из ящиков одежду, книги, фотографии. Складываю старую одежду в пакет, туда же кидаю старую помаду, использованный лосьон, целый ворох бумаги, туда же – морскую звезду из серванта, которую она привезла из Италии два года назад и осенью, в трамвае, к моему необыкновенному восторгу протянула со словами «я же знаю, как ты их любишь». В мусорный пакет летят два кольца – медное с черным ониксовым сердечком, что купила себе, не понятно зачем, в каком-то дешевеньком универмаге, и другое, серебряное – две руки, между которыми янтарный шар, – его подарок на прошлый день рождения. Летят его книги, старая юбка, кассеты, которые я слушала, пока встречалась с ним, и музыка на которых воскрешает то время.

Переставляю мебель, стираю пыль, мою пол, главное, поскорее все изменить и сбежать без оглядки, сбежать из этой ловушки. Капли моей собственной желчи настигают меня где угодно, невзирая на судорожный бег, жажду скрыться и спастись. Роюсь в себе, безжалостно препарирую себя, разлагая каждый день прошлого на множество составляющих его минут, жестов, действий. Невидимая грань. Взрыв. Я становлюсь другой.

Иду по серой улице в районе метро «Новокузнецкая», рассеянно оглядываю прохожих. Вдруг чувствую необыкновенное желание проехаться на стареньком трамвае, уютно прижавшись к стеклу, наблюдая за проплывающей желто-серой картинкой со старомосковскими двух– и трехэтажными особнячками. Вот и трамвай едет посередине улицы. Красный. Одно за другим мелькают мутные окна, сквозь которые виднеются пассажиры. Рельсы на каменной мостовой – блестящие на солнце параллельные линии металла, черные провода, как штопка, прошивающие небо двойным джинсовым швом.

Тот вечер. Темные переулки, огоньки машин. Я и он, взявшись за руки, быстро бежим на трамвай, он обнял меня за талию, но я все равно почему-то ужасно боюсь поскользнуться на замерзших зеркальцах луж, боюсь упасть на колени и долго по инерции катиться, царапая колени в кровь о наждак асфальта.

Он и я сидим на полу, на паласе, тихо разговариваем, смотрим друг другу в глаза. Рассказывает, что Комарова Нина, женщина, с которой он некоторое время встречался до меня, теперь беременна. Ее новый ухажер – архитектор, они думают, оставить ли ребенка, если оставят, назовут Васей. «Я тоже хотел бы иметь сына. Чтобы он родился в 2002 году, второго февраля, люблю цифру два, назову его Семен».

«Семен – мое любимое имя», – как-то сказала она.

Есть у некоторых людей неуловимая способность вбирать в себя окружающих. На грани реальности и мистики, непостижимо и непонятно.

Иногда я начинала замечать в нем незначительные перемены. Купил очки в роговой оправе и длинное черное пальто. Стал читать журнал «Итоги» и проводить вечера за игрой в бильярд. Купил тренажер-греблю и сделал прическу «ежик». Когда знакомилась с его друзьями, вдруг, поняла, что он – слепок каждого из них. У друга К. прическа «ежик» и год как тренажер-гребля, а приятель Сева работает в журнале «Итоги» и с детства играет в бильярд. А знакомый, не расслышала имя – мы встретили его как-то вечером на Суворовском бульваре, тот, с кем они вместе работали не так давно, носит длинное черное пальто, точно такое же, той же фирмы. Из них, как из кирпичиков он строил себя, словно разукрашивал себя цветами каждого. Из-за этого я ощущала едва уловимый неподдающийся объяснению стыд за него.