Владимир Лорченков - Кукурузный мёд (сборник)

В смысле, физдеж.

Вздохнул агитатор Серега, горький дым папироски выпуская. Как далека была сейчас столица Кишинев – с ее культурной жизнью, которая так манила Серегу – от этой Брюсселем забытой деревни. Балет, кино, литература… Все хотелось потрогать, ко всему быть причастным! Но партия сказала надо, значит надо! Культуркой и потом можно заняться, а пока – деревня, мужики эти тупые… Завтра баб надо в Европу отправить, а вечером решить, кого в священослужители культа европейского назначить. Значит поспать, поспать…

Задремал Серега Лянкэ, сердце комиссара свое под рубашкой сине-золотой чувствуя, захрапел раскатисто, как волна народного гнева, смывшего с земли Молдавии красную заразу…

…штабс-капитан Лоринков трясущимися от напряжения руками вытащил из-под овчины огарок. Руки дрожали, потому что последние пять верст до деревни на них капитан и полз. Торопился, волочил за собой ногу простреленную. Боялся быть застигнутым патрулем евровиков-комиссаров. Те объезжали страну, недобитков выискивая. Штабс-капитану Лоринкову – русскому, бывшему, при старом режиме в библиоеке работавшему, – грозил расстрел на месте. А если бы еще стихи нашли про жирафа, переписанные собственноручно Лоринковым с оригинала, выведенного кровью поэтом Лорченковым в подвалах ЕвроЧК, так еще бы и мучили перед смертью. В ту же что и Лорченков камеру Лоринков попал случайно, когда поэта уже уволокли на расстрел. Сбежал из ЧК случайно, – везли в фургоне с надписью «Хлеб» по Кишиневу, машина остановилась на красный свет, водитель неопытный попался…. Лоринков прыгнул, побежал, себе не веря и храбрости своей, получил пулю в левую ногу, добрался до пригородов, там заночевал в сарае чьем-то, а ночью ушел в сторону деревни… Здесь его дальний родственник спрятал, крестьянин Санду Вакуловский. Схоронил в амбаре. Принес поесть, лучину…

Закончил штабс-капитан стихи читать. Молча родственнику своему, из механизаторов-ударников, протянул. Читал стихи про жирафа крестьянин Санду, на румынский для других переводил. Кружком сидели селяне, на штабс-капитана поглядывая. Собрался здесь весь круг бывших – агроном, инженер, тракторист, механизатор, учитель… Все, кого за ненадобностью в Европе теперь отменили! Оттого мужики налились злобой на власть новую, евроинтеграционую. Да и жен жалко было на чужбину отправлять. Предали классовые интересы они, слушали штабс-капитана внимательно.

– Мужики, – говорил тот с жаром.

– Евроактив кончать надо, – говорил он.

– Иначе жизни не будет… не дадут… – говорил он.

– Заразу сразу надо… с корнем… – говорил он.

– В России тоже так было… недоглядели… – говори он.

– Сто лет потом кровью умывались… – говорил он.

Переглядывались кулаки красные, кивали согласно. В соседней деревне евровики так всех разъевроинтегрировали, что ни одной живой души не осталось. Когда выступать, знать хотели.

– Прямо сейчас и пойдем, – сказал штабс-капитан.

.. Спустя час группа людй с ружьями вышла на главную дорогу села. Штабс-капитана Лоринкова несли на двери, как на носилках. Стучали в двери домов евроактивистов, били их влет, как утку… Раздавался стук, распахивалась дверь, звучал выстрел, валился заспанный хозяин на спину, в крови весь… Еврокомиссара взяли спящим, не порешили сразу. Повели к реке. Там он достойно смерть принял, хотя и не без агитации. Сказал:

– Мужики, думаете, он за вас, за ваше будущее? – сказал он, кивнув на штабс-капитана, с нездоровым интересом за расправой следившего.

– В кабалу он вас хочет… в советскую… – сказал он.

– За вас помираю, мужики, за ваше будущее, – сказал он.

– А этот… он небось и жид еще – сказал он про штабс-капитана Лоринкова, повернувшего профиль свой пресыщенно-патрицианский к сцене казни.

Не слушали мужики, злы были. Смирился еврокимиссар Лянкэ. Дал связать руки, сманикюром европейским, протянул шею – от депиляции гладую – в петлю веревочную, на другой конце которой камень трехпудовый громоздился. Вдохнул последний раз воздух чистый, молдавский. Глянул на Днестр, послушал звон колокольцев овечьих. Хотел сказать еще что-то, да мужики уже сталкивали в воду. Ушел комиссар на дно с камнем…

– Бульк… – штабс-капитан сказал, на водоворот глядя.

…Еврокомисара почти меяц глодал огромный сом, которого поймали весной на жареного воробья и подали на Храм Евросела. В желудке рыбины нашли лишь палец с перстнем с алмазом в сорок каратов.

…В ночь расправы мятежники вернулись в деревню. Утром к ним подтянулись мужики из других сел. Спустя месяц группировка воставших насчитывала пять тысяч человек, и центральной власти пришлсь высылать карательный отряд с пулеметами и легкой артиллерией. Сражения продолжались почти год, пока глава нового экспедиционного корпуса, Л. Тулбуре, не решил применить газы и практику взятия заложников из семей мятежников. Так Каларашский мятеж был подавлен. Санду Вакуловский погиб в бою, отстреливаясь, сдаться в плен не пожелал. Штабс-капитан Лоринков ушел плавнями Днестра в Гагаузию, потом в Турцию. Отуда перебрался в Париж, шоферствовал. Опубликовал книгу воспоминаний и стихотворение, принадлежащее, якобы, перу поэта Лорченкова. Из Парижа перебрался в Мексику. Оттуда вернулся в Молдавию через 40 лет, поверив обещанию центрального молдавского правительства об амнистии.