Виктор Дьяков - Золото наших предков

– Да так получилось… слух кто-то пустил, что майскую получку давать будут. У бухгалтерии часа два толкались. Кому-то вроде заплатили по блату. А нам опять облом. Покричали да разошлись. Такие вот дела Насть, оправдываются самые худшие предположения. Завод, наверное, закрывать будут, а нас просто мурыжат, негласно принуждают по собственному желанию увольняться, чтобы выходное пособие не платить.

Жена помешала жареную картошку, потом резко заговорила:

– Если помнишь, я тебя об этом год назад предупреждала. А ты подождём, да подождём, а вдруг наладится. Дождался… Год, понимаешь, год уже фактически не работаешь! Ты хоть в курсе, сколько у нас денег осталось? – жена в сердцах бросила ложку и вышла из кухни.

Пашков с опущенной головой двинулся следом. Их новая квартира, в которую они въехали как раз год назад не смотрелась уютным семейным гнёздышком. Эту квартиру, уволенный из армии по сокращению майор Пашков дожидался четыре года. Они с женой ждали квартиру, одновременно копя деньги на её обустройство. Казалось, и времени было достаточно, и возможностей заработать. Он работал на телевизионном заводе и вроде бы зарабатывал сначала неплохо, плюс его пенсия и небольшая, но стабильная учительская зарплата жены. Тем более, что расходов вроде бы сравнительно немного: жили у матери Пашкова, он, жена, да сын школьник. Тем не менее, когда, наконец, дождались своей квартиры по «военной» очереди, въехали… Установка железной двери, остекление лоджии, спальный и кухонный гарнитуры… И всё, после этих покупок почти все скопленные деньги иссякли. На покупку «стенки», импортной стиральной машинки, переклейку «казённых» обоев и уйму прочих столь желанных вещей, средств уже не осталось. К тому же с лета 96-го, когда у Пашковых начались большие траты, завод «зазнобило» и до того почти миллионная зарплата скукожилась до двухсот-двухсотпятидесяти тысяч, да и ту платили с четырёхмесячной задержкой. В результате, к сентябрю 97-го семейные закрома уже совсем опустели и мечту о продолжении покупок предстояло отложить на неопределённое время, ибо зарплаты жены и пенсии Пашкова хватало лишь на самые скромные продукты. Конечно, для молодой семьи, у которой впереди необозримое будущее, всё это было бы вполне терпимо, но для супругов на пятом десятке, помотавшихся по гарнизонам, и надеявшимся после службы просто пожить, отдохнуть…

Настя примерно в течении часа продолжала высказывать своё недовольство. Она устала от всего: почти двух десятков лет бивуачной жизни с мужем офицером-неудачником, от своей собственной учительской доли с её нервотрёпкой и мизерной зарплатой. На работе нервы, к тому же сын, не блещущий успеваемостью, готовка, стирка на старой походной «малютке», уборка, так до конца и не обустроенной, квартиры… А тут приходит муж, разводит руками и говорит, завод стоит, зарплаты нет и не будет. Конечно, Настя закалена жизнью, но старой, советской жизнью, где имел место острый дефицит продуктов и товаров, когда и то и другое добывалось, как говорится, «с бою», в результате многочасовых стояний в очередях. Ко всему этому она была готова, и тогда это казалось не так обидно, ведь так жили почти все. Деньги имелись, а купить на них нечего, но к этому привыкли. А после 92-го? Разве к этому можно привыкнуть!? К тому, что в магазинах чего только нет, глаза разбегаются, а купить опять почти ничего невозможно – дефицит товаров сменился дефицитом денег. Это настолько непривычно, так нервирует, особенно если видишь рядом людей, которые всё это, или многое купить могут. Эти продукты, от которых текут слюни, о которых мечтали всю жизнь, эти бесчисленные сорта сыра, масла, колбас… эти так облегчающие домашний женский труд кухонные комбайны, электрочайники с «золотой» спиралью, печи СВЧ… Но больше всего Настя мечтала о стиральной машине, импортной с сушкой. Она видела такую дома у одной из своих коллег, видела её в работе, позавидовала и не удержавшись высказала мнение, что все женщины ведущие домашние хозяйство должны собраться и поставить человеку, придумавшему такое чудо, памятник из чистого золота. Она так долго стирала на советских машинах типа «корыто с мотором», которые протекали, часто ломались, били током и после которых всё равно надо было мучиться, отжимать бельё вручную… И вот теперь из-за этого, так называемого, мужа откладывается её самая большая после получения собственной квартиры мечта. Да если бы только это. Сын обносился, сама хуже всех в школе одета, перед коллегами стыдно…

Пашков молча, смиренно выслушивал упрёки жены, а та не встречая отпора, всё более заводилась:

– В магазин вчера пошла, тут иномарка подкатила, из неё пигалица выпрыгивает лет двадцати пяти. Набрала продуктов на пятьсот, понимаешь пятьсот тысяч. А у меня в кошельке всего пятьдесят. Чем я хуже?… Я уже в возрасте, с высшим образованием и не могу себе позволить то, что эта коза драная… Там у неё и осетрина, и телятина. А у меня на буханку хлеба и триста грамм «докторской»… Вот что я могу, – произносилось так, что Пашков без труда сам домысливал продолжение: с таким мужиком.

Жена долго не могла успокоиться, нападая то на безмолвно-виноватого мужа, то на делающего уроки сына. В конце-концов терпение Пашкова лопнуло:

– Всё, хватит… Завтра увольняюсь к чёртовой матери и иду искать другую работу.

Настя, не ожидавшая такой реакции от, казалось, полностью осознававшего свою ничтожность мужа, на несколько минут замолчала. Потом стала «исправлять» положение:

– Серёж… ты это… не торопись… Не спеши увольняться-то. У вас на полтора месяца простой объявили?

– На полтора. Что ж теперь? Ты же каждый день будешь меня вот так. Нет уже больше мочи. Лучше я куда-нибудь дворником устроюсь.

– Ну, что ты? Я ж не против, устраивайся, только увольняться не надо. Попробуй временно. Может завод ваш как-нибудь оклемается. Солидное всё-таки предприятие, жаль бросать-то.

– Как это временно? – недоуменно спросил Пашков.

– Ну, как-нибудь. Вон наша завуч говорила, что есть такая газета «Работа для вас». Там объявления дают всякие работодатели. Ты поищи, может что подходящее найдётся, – советовала Настя уже успокоившись, и явно опасаясь, как бы муж сгоряча не наделал глупостей.

– Хорошо, прямо завтра…

Позже, когда сели смотреть телевизор отношения в семье пришли в норму и уже ничто не напоминало о прошедшей «буре», об упрёках, стенаниях по поводу загубленной жизни, молодости, и прочая, прочая… Когда ложились спать, Пашков вспомнил о том, что произошло во дворе:

– Представляешь Насть, почти до подъезда дошёл, гляжу мужик, старик уже, на лавке загибается. Я к нему, что с вами…

Пашков, почти всю жизнь проживший без телефона, как никогда остро ощутил это неудобство, особенно чувствительное для московского бытия. В газете помещались сотни объявлений – предложений работы с номерами контактных телефонов фирм, предприятий. Звонить из уличных автоматов оказалось и неудобно из-за неустойчивой связи, и накладно из-за трат на жетоны. Пашков поехал к матери и звонил из её квартиры, откуда они год назад, наконец, переехали в свою собственную. Мать, конечно, по характеру телефонных переговоров поняла, что сын ищет работу.