Маша Трауб - Современные рассказы о любви. Адюльтер

Петька в это время вжимался в мусоропровод.

– А вы кто? – опять крикнул Игорь.

– Знакомый, – честно ответил Славка. – Меня попросили ее довезти до дома.

– А как зовут?

– Вячеслав.

– А что случилось-то? – спросил Игорь, но в этот момент двери лифта наконец закрылись.

Внятно объяснить мужу, почему она в таком виде вернулась с фестиваля детских театров, Валюша так и не смогла. Она продолжала плакать и застонала, когда Игорь попытался положить ее на спину. На вопрос мужа: «Что у тебя со спиной?» – честно ответила: «Петька».

Игорь не понял, при чем тут Петька, но по привычке решил не задавать вопросов.

Утром Валюша проснулась уже в своей постели и долго лежала с закрытыми глазами, делая вид, что спит. Игорь ходил вокруг нее кругами, дожидаясь, когда она проснется, а Валюша думала, что сказать мужу.

Соображала она плохо, к тому же сильно болела спина. Валюша пошевелила руками и ногами, поняла, что все двигается, что позвоночник на месте, и улыбнулась. Игорь тут же среагировал на улыбку.

– Ты проснулась? Что с тобой случилось? – присел он на кровать.

Валюша долго и подробно рассказывала про ужасный отель в Клину, где было очень холодно, про промерзший актовый зал, про рухнувшую прямо на нее декорацию – какое счастье, что на нее, а не на детей. Валюша говорила так уверенно, что сама поверила в эту историю и заплакала от жалости к себе и детям.

– А кто такой Вячеслав? – спросил Игорь.

– Не знаю, – честно ответила Валюша, потому что сопоставить в голове Славку и Вячеслава была не в силах. – А кто это? – спросила она у Игоря.

– Мужик, который тебя привез домой, – ответил он.

– Не знаю! Я была без сознания! – Валюша опять зарыдала.

– Ладно, ладно, успокойся, а кто такой Петька?

– Петька? – Валюша на мгновение похолодела.

– Да, я вчера спросил, что с тобой случилось, а ты сказала – «Петька».

– Так это монтер, который за декорации отвечал! – воскликнула Валюша. – Я так рада, что я дома, – совершенно искренне призналась она. – Мне так хотелось домой, к тебе! Больше никогда никуда не поеду! Тем более в Клин!

Поверил ли Игорь в эту историю, Валюша так и не узнала. Но Петька чувствовал свою вину так остро, что не мог ни спать, ни есть. И где-то в его памяти отложилось, что он хотел сделать Валюше предложение. Хотел, чтобы она развелась с мужем и жила с ним. Только с ним. Петька настолько извел себя, что решил, что без Валюши больше жить не может. Он приехал к ней в Дом культуры и сделал предложение прямо перед той самой декорацией, на которой были нарисованы яркие цветы.

– Ты с ума сошел? Я же замужем, – растерялась Валюша.

– Разведешься. – Петька был настроен решительно, как никогда.

– А это обязательно? – уточнила Валюша.

– Ты меня любишь? – требовательно спросил Петька.

– Люблю, – кивнула Валюша.

– Тогда разведешься. Все, поехали!

– Куда?

– К тебе, за вещами.

– Может, завтра?

– Нет, сегодня!

В тот момент Петька был похож на рыцаря, принца и богатыря, вместе взятых. Он никогда раньше так не разговаривал с Валюшей. Она покорно кивнула.

Они заехали к ней домой, Петька лично побросал ее вещи в чемодан, отодвинув к стене ошалевшего Игоря.

– А вы кто? – спросил Игорь.

– Петр.

– Монтер? – уточнил Игорь.

– Не, я мент, – удивился Петька.

Игорь ничего не понял, но опять не задал лишних вопросов. Валюша все это время плакала.

Игорь, к которому Петька сам приехал «за разводом», быстро согласился. Любой бы на его месте согласился. Петька работал в милиции, носил табельное оружие и не привык, чтобы с ним спорили. К Игорю он явился в форме.

– А это обязательно? – уточнил вежливо Игорь.

– Что? – не понял Петька.

– Развод, – пояснил Игорь.

– Да, обязательно.

Игорь кивнул.

– А можно вопрос? – вдруг неожиданно спросил он.

– Ну давай, – разрешил Петька.

– А кто такой Вячеслав?

– Понятия не имею! – честно ответил Петька.

Игорь больше ни о чем не спрашивал.

Июньское солнце раскочегарилось по полной. Пахло летом и еще немного – тиной от протекавшей всего в сотне метров запруженной подгнивающей речонки. Неровный строй будущих воспитанников лагеря «Смена» приготовился к суровой речи старшего воспитателя. Большинство знало его сто лет и не ожидало от выступления ничего нового. Меньшинство, приехавшее из других районов – и бывшее в среднем явно младше аборигенов, – испуганно вытягивало шеи в опасении прослушать что-нибудь важное.

– Вы меня знаете? – начал Николай Петрович Толмачев, осанистый мужчина лет сорока пяти.

– Знаем, – ответно прошелестел строй.

– Я много не говорю. – Строй промолчал. Говорил Николай Петрович как раз много. Был он учителем физкультуры в местной школе, и большинство собравшихся прошло через его руки. Мужик он был неплохой, но, как говорится, не в авторитете.

– Так вот, – продолжил Толмачев. – Вы все знаете, как оказались здесь. У большинства на шее висят срока: у кого – условные, у кого – кто зону понюхал – условно-досрочные. Остальным тоже не время колготиться. Так что обдумывайте линию поведения.

Николай Петрович сделал паузу, видимо, давая время на обдумывание линии поведения. Строй молчал.

– Так, как в прошлом году, уже не будет! – махнул рукой, как шашкой рубанул, Толмачев. – Пусть всех на тюрьму свезем, но бардака не допустим!

Тишина стала мертвой, а новички из других районов и вовсе опустили стриженые головы, стараясь стать менее заметными.

Аборигены знали, о чем речь. Прошлогодний лагерь для трудновоспитуемых стал притчей во языцех не только у местной шпаны, но и в гороно, и даже в УВД. За сезон – две драки с поножовщиной, не считая обычных рукопашных, три побега и две беременности по окончании. Это много, решило соответствующее начальство и усилило нынешний состав Толмачевым, в том году отсутствующим, а также двумя студентами-старшекурсниками, которые должны были играть роль старших братьев-сестер. Плюс милиционер на постоянном довольствии (в прямом смысле слова: его жена работала в «Смене» поварихой).

Но все эти меры были полной туфтой, для отвода глаз интеллигента – главы администрации, искренне решившего, что заблудшим мальчикам и девочкам такой пансион полезнее тюрьмы. Реально могли помочь беседы, проведенные операми с будущими «лагерниками», сопровождаемые доходчивым матом, зуботычинами и потрясанием томами личных дел. Даже отпетому идиоту было ясно, что сидеть в самом плохом пионерлагере лучше, чем в самой хорошей зоне.

Опера кляли интеллигентов и очень надеялись на устрашающее воздействие своих аргументов. Не особо, впрочем, в это веря.

Само название лагеря злило и смешило ментов одновременно. «Смена» – это было круто, с учетом того, что у восьмидесяти процентов воспитанников кто-то из старших уже сидел: отцы, дяди, братья.