Маша Трауб - Современные рассказы о любви. Адюльтер

И Фома начал с начала. Так как на вопросы «Как тебя зовут?» больной сосед отвечал в разное время суток по-разному: Ожвалдо, Освальто, Ужвалдо, то Фома взял за опорное Ужвалдо, потому что оно ему больше нравилось, и так негр представлялся все-таки чаще всего. К вечеру сосед стал откликаться на склоняемое имя Ужвалда (есть Ужвалда, нет Ужвалды, укол Ужвалде, поели с Ужвалдой, тапки Ужвалдины и так далее). А утром следующего дня, аккуратно сложив анализы по баночкам, Фома вдруг затормозил в дверях, оглянулся на ноги своего соседа, положенные на спинку кровати, и подумал: Ужвалда – Кувалда. Конечно, Кувалда!

– Эй, Кувалдометр, – весело сказал Фома, – хорош спать. Давай, неси анализы, покажи им всем, кто ты есть на самом деле.

Негр нервно зашевелился – он очень боялся собирать анализы и никак не мог привыкнуть к этому.

Прошло несколько дней, но никто так ни разу не навестил больного Кувалду.

– Кувалда, а может, ты сирота? – спросил у него Фома.

Но Кувалда молчал, и Фома решил, что он просто не знает такого слова. Поэтому он вновь спросил:

– Ты сирота, да, Кувалда? То есть – мама нет, папа нет. Да?

Кувалда ничего не отвечал, смотрел в потолок и не спеша копал пальцем в носу. По-русски он говорил хорошо, даже успешно ругался матом, но, видимо, не хотел открывать тему своего прошлого. Он всегда хотел есть, это было видно, однако принимать то, что предлагал ему Фома из своих гостинцев, стеснялся. Малое количество больничной пищи Кувалда брал качеством обработки – он жевал сосредоточенно и вдумчиво, Фома так никогда не мог. Однажды Фома увидел, как приветливо мигнули желтые глаза Ужвалды бананам, яблокам и грушам, принесенным Фоме очередными посетителями, – и, правда-правда, чуть не прослезился.

Однако Кувалда оказался азартным игроком. Он первый увидел в тумбочке Фомы колоду карт и предложил сыграть разок. Фома согласился. Сразу выяснилось, что играть Кувалда умел только в «пьяницу», да и то всегда стыдливо проигрывал. Фома любил серьезных противников и научил его игре в «дурачки». Это оживило их отношения, вселив в меланхолического Кувалду дух здорового соревнования. А когда за неимением денег Фома предложил делать ставки на еду, Кувалда быстро научился играть в «очко». На банк ему приходилось ставить диетическую больничную пищу – никто по-прежнему не навещал маленького Кувалдочку.

Свой первый банан он выиграл у Фомы ценой порции картошки-пюре, киселя и булочки, полагавшихся на завтрак. Паровую котлету Ужвалда успел съесть до начала игры. Но вскоре он проиграл все три блюда будущего обеда, полдник, вошел в неимоверный азарт – и, сколько Фома ни призывал его остановиться, проиграл весь ужин и завтрак следующего дня. На миг задумавшись и представив, что его ждет, Кувалда отскочил к окну и уставился на улицу своими немигающими глазами. Он думал.

Наконец-то вырвавшись к Фоме, Вика приехала на утренней электричке, быстро подбежала к его окну – и чуть разум навеки не оставил ее. Черное лицо с прыщами и выпученными желтыми глазами могло значить только одно – Фоме плохо так, как никогда еще не было. Ноги у Вики подкосились, выпала из рук сумка с гостинцами…

– Хи, – сказал Кувалда, – хи-хи…

– Ты чего хихикаешь, тебе теперь плакать надо, – резонно заметил Фома. – Играть не умеешь, а остановиться не можешь.

– Хи-и…

– Да что же это ты расхихикался? – не выдержал Фома.

– Да там девушка какая-то прямо на асфальт села. И сидит.

Так Фома потребовал свидание в помещении. Галина Петровна и Танечка привели Вику в корпус, на пять минут выпустили из бокса Фому и посадили их в коридоре второго этажа на банкетку. По просьбе Фомы Вике показали Ужвалду, она познакомилась с ним и убедилась, что это не Фома почернел, а Ужвалда такой родился. И уже скоро смеялась и угощала всех горохом. Ужвалде он особенно пришелся по вкусу. Он скалил зубы и, ничуть не стесняясь, ел за троих.

– Ох, устроит он мне сегодня музыкальный вечер, – сказал Фома и рассказал Вике про жуткий проигрыш Ужвалды.

– Прости его, Великий Змей, – попросила Вика.

– Прощаю охотно. Да он сам себя не простит, да, Ужвалда?

Но оказалось, что он и сам себя прощает. Ужвалда взял еще горошка на дорожку и отправился в бокс, оставив Вику и Фому одних. Но их быстро разлучили – по коридору шла Анита Владимировна.

И вот Вика снова оказалась под окном.

Сергуня принес Фоме и Ужвалде обед.

– Повезло тебе, Кувалда, – сказал Фома, – просто привалило счастье. А я бы твой проигрыш в унитаз вылил у тебя на глазах.

Когда Вика уходила, Кувалда до ушей улыбался и махал розовыми ладошками с длинными костистыми пальцами. Он пообещал Вике, что будет ее ждать с нетерпением, а Вика решила, что добрый Ужвалда может помочь ей в борьбе с Фомой и его болезнью. Как – это надо еще придумать, но помочь точно может.

А Фома и Ужвалда продолжали быть соседями. Фома всячески противился играть с Ужвалдой в карты на еду, но тот настаивал, и Фома придумал замечательный выход – он отвел своего игруна в палату Мхова и Лишайникова. И теперь Кувалда регулярно возвращался оттуда с богатыми трофеями.

Когда Мхова выписали, Лишайников остался в одиночестве – и сам приходил к Фоме и Кувалде в бокс. Под предлогом того, что ему скучно, Лишайников скрывал, что просто боится находиться с Ужвалдой в своей палате один на один – мало ли что тот может выкинуть… Сергуня тоже регулярно приходил посидеть, сыграл с Кувалдой несколько раз, проиграл даже, и Кувалда к нему очень расположился. Но у Фомы Кувалде выиграть почти не удавалось, у поднаторевшего Лишайникова теперь тоже редко, а никто по-прежнему его не навещал. По-хорошему, Кувалда, как человек на вид дикий, мог бы вообще из больницы сбежать, не мучиться, но почему-то не делал этого. Часто он смотрел на медсестру Танечку так, что Галине Петровне приходилось сразу идти к Фоме за объяснениями, а Танечке прятаться в процедурном за стеклянным шкафом.

– Что-что? Бедного Кувалдометра взяли в больницу как раз в разгар его брачного периода, вот что, – как-то по секрету сообщил Галине Петровне Фома.

– А… Они такие. У них такое бывает… Тогда ясно. – И вскоре эта секретная информация стала известна всему персоналу. И теперь в бокс Фомы и Ужвалды не заходил из женщин уже почти никто.

Однажды лунной ночью под окно бокса пришли и сели негры. Выкатив урну на середину, один негр уселся на нее, поставил перед собой четыре барабана, из которых только два – нормальные барабаны, а остальные совсем уж барабанчики, особенно самый маленький. Поставил и, разбивая тишину, начал стучать по ним плоскими ладонями. Другой утыкал клумбу звонкими деревянными палочками с блестевшими под луной шариками на концах. Негр ударял молоточками на длинных ручках по шарикам, дребезжал по палочкам, широко открывал рот и закидывал голову.