Игорь Градов - Герасим

Гришка был почти все время у нее на виду, проводку чинил. Хотя, с другой стороны… Она же отбегала на кухню, смотрела за молоком и супчиком. Значит, мог. И Степка тоже мог: с самого утра подозрительно крутился возле задней двери, делал вид, что подметает дорожки. Хотя чего там было подметать – чистые еще, листья не налетели. Кстати, Степка, в отличие от Гришки, точно знал, где находится сейф, а также то, что Вера Александровна часто забывает его запереть. Значит, он. Хотя… Степка служит уже много лет и никогда раньше ни в чем подобном замечен не был. Вдруг она ошибается? Возводит напраслину на человека… Татьяна решила не гадать, а вернуть деньги Вере Александровне – пусть сама разбирается. Не ее это дело, своих забот хватает…

Кухарка подняла пачки с земли и отряхнула – запачкались немного. И из чисто женского любопытства посмотрела, сколько там. О, господи, четыреста тыщ! Столько она никогда в руках не держала. Нет, конечно, она не бедная, зарплата хорошая… Но чтобы столько!

…А ведь все думают, что деньги украл Гришка. Его даже в тюрьму посадили. И доказательства против него имеются – сам, дурак, принес. Колечки эти… Значит, засудят, и надолго. Пачки же, может, даже искать не станут – чтобы не затягивать следствие. А ей скоро на пенсию – годы уже подошли, пора. И пенсию, скорее всего, маленькую назначат. Сунут, как подачку, крутись, как хочешь. Хорошо, если хватит на самое необходимое – продукты и лекарства. А вдруг она заболеет? Или еще что-то? А ведь так хочется на старости лет пожить хорошо! Пусть и небогато, зато сытно. Конечно, у нее кое-что накоплено, не дура же она, откладывала на черный день. Но при нынешних ценах… Значит, опять придется на всем экономить, ужимать себя. Несправедливо это! Всю жизнь работала, вкалывала, и на тебе, на старости лет – жить на копейки…

Утро следующего дня началось с дикого крика «А-а-а!», несшегося над поселком. Этот отчаянный вопль разогнал мрачных осенних ворон, и те недовольно закаркали: «Кар, кар!» Так мог кричать только человек, потерявший самое дорогое. Удивленная Вера Александровна приказала Татьяне выяснить, что происходит.

– Ты чего это, Степка, орешь? – спросила, высунувшись в окно, кухарка. – Бутылку, что ли, свою потерял? Чего вопишь-то?

Выяснилось, что действительно потерял, но не бутылку. Степка в полном недоумении стоял возле смородинового куста (того самого, под которым были зарыты деньги) и растерянно повторял: «Где? Где они?» Татьяна сразу все поняла, но вида, разумеется, не подала:

– Ты о чем? – удивленно спросила она. – Вера Александровна только сегодня утром себя немного лучше чувствовать стала, поднялась с постели, а тут ты орешь. Не дай Бог, опять мигрень разыграется. Немедленно прекрати!

– Я… то самое… – замямлил Степан.

– Что – то самое? – передразнила его Татьяна. – Что потерял-то, олух?

– Да, эти… Они здесь лежали, я точно помню. А теперь их нет…

– Что у тебя лежало? – нахмурила брови Татьяна. – Говори ясно, я ничего не понимаю. Вот погоди, узнает Вера Александровна, что ты пьяный, и вывернет наизнанку. И сушиться повесит, чтобы протрезвел. С раннего утра – и уже набрался!

Степан посмотрел на Татьяну полубезумными глазами и замотал головой. А потом, прядя в себя, сдавленно произнес:

– Ничего… Ничего я не потерял. Это так, с испугу. Змею увидел, вот и закричал… Боюсь я их очень, с самого детства.

– Никак гадюка к нам опять приползла? – картинно всплеснула руками Татьяна. – Надо бы охранников вызвать, чтобы они сад прочесали. Не приведи Господь, укусит кого…

Гадюки действительно (хотя и очень редко) заползали в Жуковку – лес-то рядом. В таких случаях обычно вызывали охранников, и те, надев высокие резиновые сапоги и плотные комбинезоны, прочесывали кусты, ворошили длинными палками траву, пугая незваных гостей. Змеи, потревоженные шумом, как правило, быстро уползали. Но это было обычно весной, а теперь уже осень. Какие, на фиг, гадюки в октябре?

Однако хитрая Татьяна сделала вид, что поверила Степану. Доложила о предполагаемой гадюке Вере Александровне, и та приказала вызвать парней. Семен Владимирович прислал двоих людей, которые сноровисто и быстро прочесали весь участок. И никакой змеи, разумеется, не нашли.

Вера Александровна приказала накормить ребят и дать им немного денег – за старание. На этом всё и кончилось. Но Степан, как подорванный, продолжал обыскивать смородиновые кусты и тыкать в землю лопатой, повторяя: «Где же они? Ведь здесь закапывал». Татьяна гремела на кухне кастрюлями и делала вид, что ничего не замечает. Может, у садовника крыша поехала…

В конце концов, неуемная активность Степана привлекла внимание Клавдии Васильевны. Она поинтересовалась, что происходит. Давно пора бы делом заняться, убрать листья с газонов, посыпать дорожки свежим песком. Свадьба скоро, а участок еще не убран. Да и вообще – дел полно, а садовник в кустах чего-то капается…

Степан от нее отмахнулся – не ваше дело, Клавдия Васильевна, идите вы… Экономка обиделась и доложила Вере Александровне – садовник, мол, напился и непонятно зачем ломает смородину. За которую, между прочим, заплачено дорого – брали ведь самые лучшие кусты, селекционные. Вера Александровна немедленно вызвала Степана к себе. Тот явился – очень недовольный и хмурый.

– Степка, – строго сказала Вера Александровна, – ты что, опять пьяный? А я ведь тебя просила…

– Нет, – замотал головой Степан, – ни капельки, честное слово…

– Ну да, ни капельки, – презрительно скривилась Вера Александровна, – несет от тебя, как из винной бочки. Не ври, я же чувствую!

Степан замолчал и виновато опустил голову. Действительно, вчера вечером он, отмечая удачную операцию, позволил себе выпить лишнего, и сегодня с утра сильно маялся с похмелья. Вот и принял чуть-чуть перед самой работой – исключительно в лечебных целях. Думал, никто и не заметит: хозяйке сейчас не до него, занята свадьбой, а на других можно не обращать внимания – они ему не указ.

Степка рассчитывал под шумок быстро перепрятать деньги – пока все заняты приготовления к торжеству. Подогнал к кустам тачку с садовым инвентарем, будто собирается окапывать кусты, принялся за работу. А пачек-то и нет! Обыскал все вокруг – точно нет. Пропали, исчезли, испарились… Вот и завыл диким голосом. От полного, безысходного отчаянья…