Александр Проханов - Крым

– Как? Это говоришь ты, который слепо выполнял все, даже самые ничтожные мои поручения? Кто клялся мне в верности и любви? Говорил, что готов кинуться и заслонить меня от пули? Что я твой кумир? Что я статуя на носу корабля, которая указывает тебе путь в океане? И теперь ты говоришь, что я должен записываться к тебе на прием?

– Нет, ты не статуя на носу корабля. Ты не мой кумир. Я не кинусь заслонять тебя от пули. И больше никогда не выполню ни одного твоего поручения. Я ждал, когда ты придешь в этот кабинет, в котором столько раз меня унижал. Ждал, когда ты придешь, и я скажу, как я тебя ненавижу.

Двулистиков произносил слова длинно, чтобы они звучали дольше и причиняли Лемехову больше боли. Так мучитель отрезает у жертвы кусочки плоти, насыпая в порезы соль.

Двулистиков возбудился. Как всегда в моменты волнения, его железы стали выделять едкий запах, как это делает пахучий зверек. Лемехов чувствовал отвратительное зловонье, которым Двулистиков метил кабинет, закреплял его за собой.

– Я ненавижу тебя! Ненавижу сейчас, ненавидел вчера, ненавидел всю мою жизнь! Ненавидел твою великолепную квартиру, изысканную мебель, хрустальную люстру, библиотеку твоего отца с английскими и французскими фолиантами, дорогой фарфор и хрусталь, который твоя мать выставляла на стол во время обедов. Твоя благополучная великосветская семья была несравнима с моей, бедной, шумной, грубой, с частыми ссорами, в нашей утлой квартирке, в пятиэтажке, рядом с дымной Капотней. Ты помог мне написать сочинение, исправил в слове «удовлетворительный» три ошибки. Как я тебя ненавидел за это! В институте я не отходил от тебя, оттенял тебя, был уродливым фоном, на котором ты ярче блистал. Девушки обожали тебя, и ты выбирал самых красивых, самых недоступных, а мне доставались те, которых ты отвергал. И они, находясь со мной, продолжали тебя обожать. Ты занимался русскими общинами в Казахстане и на Украине. Тебя принимали как объединителя русских земель, как спасителя Русского мира. А я ненавидел тебя за твой успех, за ту наивную и чистую веру, которую ты внушал обездоленным и обманутым людям. Когда ты стал депутатом Думы и взял меня помощником, себе в услужение, как я ненавидел тебя во время твоих блистательных выступлений, во время интервью, во время эфиров на радио и телевидении! Когда тебя пригласили в Академию Генштаба и ты читал курс геополитики заскорузлым генералам, я видел, как твой интеллект превосходит все эти приземленные тупые умы, не способные видеть мир в целом, а только его случайные осколки. И я ненавидел тебя. Я подражал тебе во всем. Покупал костюмы в тех же бутиках, что и ты. Ходил стричься в те же салоны. Старался усвоить твою походку, вальяжную, плавную, как у сытого хищника, готового мгновенно осуществить смертельный прыжок. У меня получалась карикатура, и надо мной смеялись. И я тебя ненавидел! В министерстве я делал за тебя всю черновую работу. Я таскался по всем загнивающим предприятиям, улаживал склоки между армией и оборонной промышленностью, падал в обморок на бесчисленных совещаниях. А ты барственно появлялся на пусках ракет, на испытаниях танковой брони, на открытии авиационных заводов. Тебе удавалось несколькими эффектными фразами описать всю кромешную, денную и ночную работу, которую я выполнял. И начальство благодарило тебя, награждало, повышало по службе. И за это я тебя ненавидел! Я шел за тобой по пятам, как велосипедист движется за лидером, позволяя ему разрезать встречный ветер, хоронясь за его спиной, оставаясь вечно вторым. До того момента, когда лидер выдохнется. Или на его пути встретится камень. Или сломаются спицы его колеса. И тогда второй становится первым, а первый валится в кювет и смотрит оттуда, как удаляется победитель. Так и случилось. Тебе попался камень. Он разбил тебе голову. И ты лежишь на обочине и смотришь, как тот, кого ты считал своей тенью, стал победителем, отрывается от тебя навсегда!

Двулистиков торжествовал, улыбался длинной улыбкой. На его белых хрящеватых ушах загорелись пунцовые мочки. Запах, который он источал, был невыносим, вызывал у Лемехова рвотные спазмы.

– Ты ненавидел меня? Столько лет ненавидел? Твоя ненависть была растянута на десятилетия? Ты сложился как личность в поле ненависти? Твой скелет, клеточная ткань, полушария мозга формировались в поле ненависти? – Лемехов был сокрушен. Его ответ напоминал вопль. – Ты – источник страшной заразы, от которой страдает жизнь. От таких, как ты, выбрасываются из моря киты. Пустыня пожирает Африку. Образуются озоновые дыры. Мы бы давно погибли, если бы подобные тебе ненавистники восторжествовали. Но твое присутствие в мире уравновешивают праведники. Святые и праведники спасают мир от таких, как ты!

Двулистиков хохотал. Его маленькие глазки, красные, как у вепря, мерцали. Он потирал пальцы, и они хрустели.

– Ты-то святой и праведник? Родную жену заточил в сумасшедший дом, чтобы не мешала развлекаться с красотками. Нарушил клятву верности, которую дал президенту Лабазову, и возмечтал его свергнуть. Вот тебя и сбили. И ты, кувыркаясь, упал и разбился. Я этому рад! Ах, как я этому рад!

– Ты подлец! – Лемехов чувствовал, как пол становится мягким, не держат ноги и он готов провалиться в какую-то зыбкую топь.

– Не стоит уж нам портить до конца отношения, – мнимо успокаивал его Двулистиков. – Я тебе пригожусь. Могу предложить место в одном из отделов. Нехорошо кидать в беде старых товарищей!

Лемехов видел желтые зубы во рту Двулистикова, чувствовал исходящий от него запах уксуса. Хотел выкрикнуть какое-то страшное слово, но забыл его. Мычал, заикаясь. Хотел ударить Двулистикова острой стальной лопаткой от сверхмощной турбины, но вместо этой изысканной, как лепесток стального цветка, лопатки на столике торчал уродливый корень.

Лемехов, проваливаясь в прорубь, как по тонкому льду, перепрыгивая через промоины, выбежал из кабинета. Побежал по коридору к лифту.

На пути у него возник всклокоченный старик с крючковатым носом, весь в морщинах и складках. Глаза его безумно сияли.

– Бог-то есть! Есть Бог! Погнали тебя грязной метлой! Как мусор, как мусор!

– Вы кто? – старался обойти его Лемехов.

– Я Саватеев! Как умолял, упрашивал: «Оставьте меня на работе!» Нет, при всех растоптал! Я «Буран» запускал. Я его гладил, тепленького, по загривку, когда он вернулся на землю. А ты меня – как промокашку! Теперь и тебя на помойку! У павлина хвост ощипали!

Старик вцепился ему в рукав, не пускал. Лемехов оттолкнул старика. Минуя лифт, побежал вниз по лестнице. И вслед ему несся стариковский кашель и смех:

– Павлин! Бесхвостый павлин!

Лемехов убегал от стариковского клекота, скатывался по лестнице, вырывался из огромного здания. А оно валилось на него, как белый ледник, сыпало на голову ледяные глыбы этажей.