Александр Проханов - Крым

Лемехов сгрузил с теплохода поклажу и стал ждать вертолет. Топтыгин помогал гостю спуститься по трапу. Лемехов увидел то, что Топтыгин называл подарком гостю.

На берегу, у подножья горы, напоминавшей расколотую пятерню, было построено декоративное стойбище. Торчали островерхие чумы. Перед ними стоял шаман, облаченный в рыжую хламиду, с блестками и костяными амулетами. Тут же находилась женщина в зеленоватом облачении, с множеством блестящих подвесок. Оба были немолоды, с желтоватыми якутскими лицами. Среди морщин на этих лицах проглядывала древняя усталость и покорность бог знает перед какой неодолимой волей, что поставила их среди бутафорских чумов на потеху заезжему люду. Каменная пятерня возносила над ними зазубренные пальцы. Не давала убежать, готовая схватить и водворить на место.

– Ну, давай, Никифор, пошамань вместе с женой, чтобы нашему дорогому гостю Антону Афанасьевичу помогали в дороге духи. – Топтыгин чуть подмигнул шаману, и тот устало опустил веки и снова поднял их над узкими печальными глазами.

Лемехов чувствовал эту печальную безысходность. Шаман и его жена напоминали пойманных птиц, которых поместили в неволю, подвергли дрессировке, заставили выступать перед публикой в цирке. И те смирились, принимали пищу из рук дрессировщиков, тайно тоскуя по воле.

– Ну, давай, Никифор, шамань!

Шаман Никифор затоптался, закружился на месте, затряс амулетами. Вместе с ним кружилась жена вокруг обложенного камнями костровища, где был набросан хворост. Гость Антон Афанасьевич пританцовывал в такт, насмешливо улыбался. Милостиво принимал подарок.

Шаман зажигалкой запалил хворост, прикрывая ладонями игривый огонек. Забормотал:

– Темный дух, улетай! Из горы улетай! Из реки улетай! Из тайги улетай! Из тундры улетай! Из неба улетай! Чтобы люди проплыли, прошли, пролетели, и ты от них отступи!

Шаман кружился вокруг огня, поворачивался на все стороны света, взмахивал руками, прогонял злого духа, как прогоняют назойливую муху. Жена повторяла его движения.

– Теперь буду просить добрых духов, чтобы они помогли тебе в дороге! – Шаман обратился к гостю, который наслаждался экзотическим зрелищем. – Повторяй за мной!

Он воздел руки к небу. Топтыгин и гость Антон Афанасьевич тоже воздели руки.

– Духи света, духи леса, духи реки, духи гор, духи ягод, духи рыб, духи птиц, дайте мне свою силу!

Он извлек из кармана свистульку, приложил ко рту и издал долгий вибрирующий звук, будто заныла, затрепетала струна. Этот дребезжащий унылый звук полетел в горы, к реке, к белому облаку. Женщина танцевала, звенела погремушками. Топтыгин и гость тоже танцевали. Лемехову казалось, что для заезжего гостя это была не только забава, но он и впрямь вымаливал у языческих духов благополучие и достаток, за которыми явился на край земли.

Лемехов слушал дребезжанье свистульки, которая должна была породить вибрацию вод, камней и небес. Разбудить дремлющих духов. Испросить у них благополучие и могущество.

Но духи не просыпались. Магическая свистулька была забавой. Ее звук не проникал в толщу гор и глубину вод. Шаман и его жена были пленниками, у которых отняли их чудодейственный дар. Выставили на потребу зевакам. Горы, река, белое облако смотрели на шамана с печальным безмолвием. Лемехову казалось, что они испытывают к пленнику сострадание.

– Ну, спасибо, Никифор, хорошо пошаманил. – Топтыгин извлек из кармана деньги, передал шаману, и тот торопливо сунул их в складку хламиды. – Теперь пошли, Антон Афанасьевич, дело делать! – приобнял гостя и повел его по берегу к стоявшему танкеру.

В небе застрекотало. Над рекой возник крохотный вертолет. Сделал круг над сияющими водами. Опустился на берег, разгоняя винтом водяное солнце.

Лемехов потащил к вертолету поклажу. В прозрачном пузыре кабины, кроме летчика, могли разместиться еще два пассажира. Лемехов перебросил в кабину палатку, спальники, мешок с припасами. Угнездился в стеклянной колбе. И легкая стрекозка оторвалась от земли, взмыла ввысь, уклоняясь от каменных, хватающих пальцев. Развернулась над необъятным разливом Лены. Понеслась над мохнатой тайгой, над солнечными вершинами и тенистыми, полными тумана распадками.

Лемехов ощутил счастливую легкость и радостное доверие – не к пилоту в наушниках, не к сверкающему над головой кругу, – а к той волнистой таинственной линии, по которой двигалась его жизнь, подчиняясь Божественной воле, что влекла его по земным и небесным путям.

Полет продолжался недолго. Внизу сверкнула река, черно-блестящая, петлявшая в горах. Их вершины казались темными куличами, рассеченными надвое.

Сделав заход над рекой, вертолет опустился на отмель, и Лемехов, не успевая оглядеться, поспешно выгружал поклажу. Вертолет, как пернатое семечко, взмыл, и его унесло за гору, умолк его стрекот.

Лемехов оглянулся вокруг и безмолвно ахнул. Мимо неслась река в черных водоворотах с серебряными завихрениями. Словно со дна всплывали слепящие слитки. За рекой громадно, заслоняя небо, вставали горы. Каждая была распилена надвое. Одну половину горы унесли, и открывался срез, похожий на громадную каменную страницу. Эта страница была покрыта темными письменами, будто скрижаль с загадочным текстом. Одна страница прилегала к другой. Словно кто-то разложил на отдельные страницы громадную книгу. Темные знаки, иероглифы, символы слагались в священный трактат, повествующий о Сотворении мира.

Лемехов старался разгадать иероглифы. Они были вырезаны на камне неведомым великаном, таинственным летописцем. Рассказывали о первых днях творенья. Было чувство, что сюда, в этот грозный и дивный храм, привела его воля Всевышнего, чтобы открыть закон, по которому был создан мир. Объяснить, как с этим законом соотносится его, Лемехова, жизнь, его крушение, и гибель, и медленное воскрешение.

Он стоял, благоговея, глядя на эти каменные печати, каждая из которых оставляла в его душе отпечаток. Он постигал священный текст и Божественный закон не разумом, не глазами, а дышащей грудью, на которую ложились каменные оттиски.

На вершинах гор росли тонкие островерхие ели. Им не хватало тепла и света. Они кренились все в одну сторону, как нагнул их полярный ветер. Высоко пролетел ворон, скрылся в расселине, и оттуда раздавалось его вещее карканье. Река несла в своих черных потоках серебряные браслеты и ожерелья. И Лемехову казалось, что сюда, с наступлением темноты, сойдутся великаны, те, что населяли молодую землю, и горы загудят от их каменных голосов.

Вертолет мог вернуться с Топтыгиным и московским гостем, и Лемехов стал готовиться к их прилету. Поставил палатку. Собрал хворост. Сложил из камней очаг. Пошел к реке и зачерпнул в котелок воду. Почистил и бросил в воду картошку, лук, всыпал ложку соли. Все было готово для ухи, а рыбу, как уверял Топтыгин, они наловят в первые полчаса.