Александр Проханов - Русский

– Я не дал тебе позавтракать, – произнес Вавила. – Да и завтраки у вас, кажется, не больно сытные. – Он обернулся к дверям и щелкнул в воздухе пальцами.

На этот тихий щелчок появился служитель, неся поднос, на котором дымилась чашка кофе, виднелись бутерброды с икрой, красной и белой рыбой, ломтями копченого мяса, стояли бутылка французского коньяка и стаканы.

– Угощайся. Пью за твое здоровье, гений. – Вавила налил коньяк в стаканы, поднял один и чокнулся с тем, что оставался на подносе. – Еще раз, прости меня, гений.

Серж с наслаждением пил душистый кофе, ел вкусные бутерброды, сладко пьянел от выпитого коньяка, продолжая чутко следить за Вавилой, ожидая от него внезапного смертоносного выпада.

– Но почему именно я? Мог бы выбрать кого-нибудь другого. Много блистательных режиссеров, стилистов, художников, создающих перформансы европейского уровня, – произнес Серж, стараясь казаться небрежным.

– Мне известны все, но тебе нет равных. Ты знаешь, я очень разборчив. Сам многое умею. Участвовал в создании павильона России на Всемирной выставке в Шанхае. Режиссировал открытие и закрытие Олимпиады. Мне принадлежит создание образа ночного клуба «Дягилев». Но мне до тебя далеко. Ты гений. Я не завидую тебе. Ты не Моцарт, а я не Сальери. Я восхищаюсь тобой. Все твои проекты, все телешоу, все мистерии, в которые ты превращаешь ординарные Дни города, все Праздники на воде я изучаю, как классику. Проект, о котором я веду речь, под силу только тебе. И я готов на все, чтобы заставить тебя его выполнить.

В холодных, как синее стекло, глазах Вавилы была спокойная непреклонность. И Серж вспомнил голые плечи Раджаба, торчащие среди окровавленных собачьих туш, его плачущее лицо, когда оно удалялось в сумрак тоннеля, и ободранная собачья лапа в голубых сухожилиях с остатками меха на когтистой стопе болталась, свисая из клетки.

– Но ведь ты совершил уголовное преступление. За похищение людей полагается тюрьма.

– Не говори глупости, Серж. Человек, который задумал проект и инвестирует в него грандиозные деньги, не подвластен закону. Он сам закон.

– Керим Вагипов?

– Да.

И сразу возникло миниатюрное, в блестящем трико существо, перелетающее по воздуху на коньках. В каждом легком прыжке таилась чудовищная сила, способность преодолевать громадные расстояния, переносить колоссальные тяжести. Существо было сконструировано по законам иных миров, в его основе лежали принципы неземной жизни. Оно дышало атмосферой ядовитых планет. Его органы были отлиты из неизвестных металлов. Оно не ведало жалости, сострадания, благородства, ибо принадлежало к реальности, асимметричной по отношению к той, в которой существовал Серж.

– Меня здесь бьют, мучают, заставляют смотреть на казни… – Серж боялся, что Вавила угадает его страх и его отвращение. – Неужели ты думаешь, что в таких условиях возможно творчество? Что здесь я смогу создать космическую мистерию солнца, света и звезд? Разве в этой подземной тюрьме может родиться образ космической красоты, к которой стремится человечество, желая одолеть черную гравитацию греха? Здесь не может родиться образ «Русского рая».

– Но здесь может родиться образ «Русского ада», – спокойно заметил Вавила, делая глоток из стакана. – Видишь ли, к Богу можно приближаться с двух разных сторон. Не важно с какой, лишь бы приближаться. Можно постоянно уменьшать материю в себе и вокруг, становиться все духовней и бестелесней, пока не превратишься в чистый свет и сольешься с Богом. Но можно постоянно увеличивать материю в себе и вокруг, сгущать ее до тех пор, пока она не превратится в первичную глину, в которую Бог еще не вдохнул свет. Таким образом, к Богу можно приблизиться через свет. А можно через тьму. Через рай или ад. Лукреций Кар создает препараты, уменьшающие в человеке материю. Но он может создавать препараты, которые увеличат ее непомерно. Он хочет направить психику в лучезарные миры, но может ее направить в темные антимиры.

– Так значит, Лукреция Кара похитил тоже ты? Заставляешь его работать в своей адской лаборатории?

– Ты угадал.

Вавила был философичен. Замысел, ради которого он похитил Сержа и Лукреция Кара, был не просто коммерческим проектом, он воплощал космогонию, о которой Серж имел слабое представление. Средневековую космогонию ада, которую описывали фрески Страшного суда на западных стенах храма.

– В чем же смысл твоего сатанинского проекта? – спросил Серж, и испугался, не задел ли он Вавилу своим язвительным вопросом.

– В Курской области есть старый карьер огромных размеров, откуда уже вычерпали всю железную руду. – Вавилу не покоробило слово «сатанинский», и он принялся объяснять: – Ты, должно быть, видел такие карьеры – лунный кратер, воронка, ведущая в центр земли. Керим Вагипов купил этот заброшенный карьер и хочет создать в нем то, что я назвал «Русским адом». Это будет суператтракцион, магический театр и, если угодно, своеобразный храм, в котором люди приближаются к Богу не из небесной лазури, а из черной магмы земли. Храм, опрокинутый своей вершиной в мертвую материю. Ярусы этого храма сужаются к центру земли по спирали, и на каждом ярусе происходит своя мистерия, как в кругах Дантова ада. На верхних ярусах – римские оргии, дионисийские таинства, содомские игрища. На нижних ярусах – ритуальные жертвоприношения, какие практиковали ацтеки и инки, инквизиторские пытки, мучения в концлагерях и газовых камерах. Чем ближе к центру кратера, тем сильнее страдания, острее наслаждения плоти. На дне воронки, а значит, в опрокинутом куполе храма плещет огненное озеро, из которого под вопли казнимых, хруст костей, стоны оргазмов поднимается божество, прекрасное, всеведающее и всесильное. Вот замысел в общих чертах. Но он требует грандиозной метафоры, на которую способен лишь ты. И он требует психотропных препаратов, создающих галлюцинации, и для этого существует Лукреций Кар.

Сержу стало жутко – не от самого рассказа Вавилы, а оттого, что этот кратер уже являлся в его воображении. Там, на рынке, среди торговых рядов, когда у ног его разверзлась пропасть, как опрокинутая в центр земли Вавилонская башня. И в отсеке со стиральной машиной, где подземная железная музыка вырезала фрезой чудовищную воронку, повторявшую своими спиралями башню Татлина. Значит, образ ада уже гнездился в его сознании. Среди лучистых прозрений и космических преображений существовала кромешная тьма, в которую погружалась его душа.

– Но кому это нужно? Кто отправится в курское захолустье на какой-то старый карьер? – спросил Серж, стараясь изжить из себя воспоминание о черных видениях, вырвать из рассудка эту впившуюся стальную спираль.