Николай Семченко - Одиночество шамана

Несколько раз подхватив сифилис, Нинка и превратилась в Шлёп-ногу: недолечённая болезнь подпитывалась новой порцией заразы, разъедала её изнутри, проникала в кости – в результате некогда справная розовощёкая доярка посинела, запрыщавила, подурнела и вдобавок ко всему стала прихрамывать. Промышляла она теперь только у вокзальных сортиров, спросом пользовалась в основном у таких же опустившихся, вонючих и вечно пьяных бомжей. Чебурашке Шлёп-нога почему-то приглянулась, и он взял её в своё жильё под развалинами.

Нинка, может, и помалкивала бы о теплом местечке, если бы ей не приблазнились там однажды какие-то страшилища. «Сплю я, значит, как праведница: накануне ни-ни, не употребляла, ну, может, стопарика два тока и пропустила, – рассказывала она. – Вдруг, слышу, кто-то морду гладит, да так нежно, будто парнишка, первый раз влюблённый. Я глаза – хлоп! – открыла, гляжу: а, боже ж ты мой, Иисусе, пялится на меня такая образина, что чёрт, пожалуй, краше будет. И лапищи свои поганые ко мне тянет! А на плече у него птица сидит чудная – туловище железное, голова вроде как из золота смастерена – сияет, а глаза – красные как у вурдалака. Мамонька моя родная! Я как заору – чудище-то ухмыльнулось и, вот вам крест, испарилось, ровно его и не было. А та птица проклятая меня клюнула: гляньте-ка, вот отметина…» На плече Шлёп-ноги и вправду долго не заживала поперечная глубокая царапина.

Бомжи решили, что ссадина – следствие воспитательной работы, которую Чебурашка провёл со своей разгульной подружкой, а чудище – не иначе, «белочка» с ней приключилась. Ещё хорошо, что привиделась такая смирная образина – некоторых при белой горячке черти гоняют как сидоровых коз, оборотни да всякая нечисть душат, потешаются над христианской душой, всякие непотребства заставляют творить. Но Шлёп-нога стояла на своём, истово божилась: «Нечисть там водится, вот вам крест!»

Чебурашка, как узнал о болтовне своей сожительницы, так и указал ей на порог, а на все расспросы любопытствующих отвечал, кривясь: «Пустая бабёнка! Как чебулдахнет, так и мерещится ей всякая чудь: слаба на голову-то».

Скорее всего, он знал нечто тайное о своём подвале, но предпочитал молчать. И навряд ли сказал бы что-то определённое Сергею Васильевичу. Впрочем, тому терпения было не занимать: он обязательно проследил бы за Чебурашкой и разведал место его обитания. Но, как говорится, не судьба…

Сергей Васильевич, не подозревая ни о каком Чебурашке, степенно дошёл до своего дома, раскланялся с командой старушек, нёсших вахту на лавочке у подъезда, и так же солидно прошествовал по лестнице на второй этаж. Ему хотелось скорее попасть в квартиру, где в мойке на кухне лежал кусок нежирной свинины – за то время, что он провёл на улице, мясо разморозилось, и он предвкушал, как разрежет его на ровные полоски, отобьёт, обваляет в специях и шмякнет на хорошо разогретую сковороду, и пока оно будет жариться, намоет розовых помидоров и маленьких пупырчатых огурчиков, и обязательно поставит на стол квадратный стакан из толстого стекла: в нём вино блеснет искрой, запереливается всеми оттенками красного цвета – одно удовольствие, чуть поворачивая стакан под разными углами, смотреть на переменчивую игру света и тени, медленно втягивать чуткими ноздрями тонкий аромат, чуть пригубливать волшебный напиток и, смакуя его, перекатывать на языке.

Сергей Васильевич едва сдерживал желание по-молодецки взбежать по ступенькам: во-первых, участковый врач совсем недавно посоветовал ему помнить о возрасте и не делать резких движений, а во-вторых, он хотел растянуть блаженство предвкушения обеда с вином и мясом: всё-таки на свою пенсию он не слишком часто мог позволить себе такое баловство.

Поднимаясь по лестнице, Сергей Васильевич чувствовал лёгкое беспокойство: в подъезде что-то было не так, как всегда, а что именно – он понять не мог. Всё как обычно: грязные обшарпанные ступени, серые лохмотья пыли, пожелтевшие окурки, смятая банка из-под пива, на которую Уфименко наступил и чуть было не поскользнулся. Сколько он самолично выбросил этих банок из подъезда – и не сосчитать, но взамен их непременно появлялись новые.

Сергей Васильевич пнул банку, и она, проскользнув меж прутьями решётки, шлёпнулась на площадку первого этажа. При этом из банки выплеснулось несколько капель недопитого пива, но их хватило, чтобы в подъезде густо запахло прокисшим хлебом. Это амбре перебило другой аромат, тонкий, едва ощутимый, напоминавший какие-то женские духи. Сергей Васильевич подумал: наверное, по лестнице недавно проходила дама, за ней тянулся невидимый шлейф благоухания фиалок, сбрызнутых светлым дождиком, – и этот запах остался как воспоминание о незнакомке.

– Хотел бы ты поглядеть на эту особу? – спросил Сергей Васильевич вслух самого себя. Как многие одинокие люди, он иногда говорил сам с собой, и ничего странного в этом не находил.

– Да! Хотел бы, – ответил он себе. – В нашем подъезде женщины вечно мажутся какими-то сильными духами – не продохнуть, аж слёзы из глаз. А тут, – он потянул носом, – и не запах даже, потому что настоящие фиалки почти не пахнут, а их образ, что ли – некий фантом, воображение, оставшееся в реальности…

Неизвестно, как он развил бы свою фантазию дальше, потому что, ступив на лестничную площадку, у дверей своей квартиры увидел невысокую женщину в белом костюме и чёрных очках. В одной руке она держала изящную фиолетовую сумочку, в другой – деревянный мундштук с тонкой длинной сигаретой.

– Наконец-то! – воскликнула дама и сдвинула очки почти на затылок. – Дождалась! А я вас таким и представляла, – она окинула Сергея Васильевича мгновенным оценивающим взором. – Интересный, импозантный мужчина…

– Импузатый, – усмехнулся Сергей Васильевич, считавший себя отнюдь не худеньким.

– Ой, ну что вы? – дама церемонно повела мундштуком. – Для своего возраста вы вполне партикулярно выглядите.

Сергей Васильевич смутился. Женщина была ему вовсе незнакома, но вела себя довольно раскованно, будто они не один пуд соли вместе съели. Он чувствовал себя растерянным и не знал, что и подумать.

– А ничего пока не думайте, – сказала дама. – Кстати, извините, не представилась. Можете звать меня Марго.

– Сергей Васильевич, – Уфименко наклонил голову. – Чем обязан?

Марго удивлённо изогнула брови:

– А вы не догадываетесь? И у вас не было никакого предчувствия? Мне казалось: у вас есть дар, – она докурила сигарету почти до фильтра и легким щелчком отправила бычок в черный пакетик, который вынула из сумочки. – Молодцы японцы: придумали карманную пепельницу. Не мешало бы и нам перенимать у них всё лучшее, – Марго оглядела площадку и поморщилась. – О, боже! Уже так привыкли к грязи, что и не замечаем её…