Николай Семченко - Одиночество шамана

Выпуклость показалась ему теплее, чем сама поверхность крышки. Он крутил её, давил, пытался повернуть в сторону и, в конце концов, видно, что-то такое задел в устройстве: оно вдруг осветилось изнутри мертвенным зеленоватым огоньком – появилось окошечко, напоминающее циферблат обыкновенного будильника, только на нём была одна стрелка, а вместо цифр – пиктограммы: птица, рыба, медведь, дерево, затейливые геометрические фигурки и, что его особенно поразило, – лось с роскошными рогами. Этот рисунок напоминал тот, который Андрей видел на камнях у Сакачи-Аляна.

Поразмыслив, он решил направить стрелочку на изображение лося. Все другие пиктограммы его не особенно впечатлили, но почему Андрей выбрал именно сохатого, этого он, пожалуй, не смог бы объяснить и сам. Может, потому что уже видел его на писаницах, считающихся священными? А может, и потому, что это животное однажды примерещилось ему прямо в городе?

Все другие изображения, кроме лося, исчезли с циферблата, но его пиктограмма переместилась в центр, а по окружности побежали цифры, какие-то крючочки, чёрточки и среди них – спираль, напоминающая веретено.

Видимо, теперь стрелку надо было направить на один из новых рисунков. Андрей, опять-таки, припомнил древнее изображение на камне: внутри лося – спираль. Этот знак явно подходил уже выбранной им пиктограмме. Соединённые вместе, они становились одним целым: рисунок приобретал сакральный смысл.

И он угадал! Как только стрелочка попала на спираль, внутри устройства послышался слабый щелчок – и крышка люка отодвинулась в сторону. Выбравшись из него, Андрей понял: радоваться рано – он очутился в другой пещере, размером гораздо меньше первой, из неё вверх шёл темный ход. Пол вымощен каменными плитками, на стенах тускло светили редкие чаши-светильники. В их переменчивом свете собственная тень казалась Андрею фигурой зловещего горбатого колдуна, крадущегося за своей жертвой. Он понял, что от напряжения согнулся и вытянул голову вперёд, а ноги ставит осторожно, боясь себя выдать, – тень всего лишь повторяет его движения. Но откуда на его голове этот колпак чародея?

Андрей тронул макушку и невольно улыбнулся: мокрые волосы встопорщились и сбились в эдакий островерхий хохолок.

– А всё-таки ты боишься, герой! – пожурил он самого себя и тут же оправдался: страх – защита от того (или всё-таки – кого?), что может оказаться в темноте.

Внезапно мимо него кто-то стремительно прошмыгнул. Андрею показалось: это лёгкая тень, и от неё на него пахнуло морской свежестью – будто бы освежителем воздуха прыснуло. А может, это был просто порыв ветерка, проникшего в подземелье сверху?

– Значит, выход где-то рядом, – сказал Андрей самому себе. Он надеялся, что аоми наконец откликнется и хоть что-нибудь скажет, но та упорно молчала. Ему хотелось услышать хотя бы её голос, чтобы не чувствовать одиночества. Оно угнетало, хотя Андрей и храбрился. Если бы он прежде не попадал – во сне, видениях, а может, это всё-таки были галлюцинации? – в подобные ситуации, то дрожал бы ещё больше. Этот проклятый трепет, казалось, охватил всё тело, и он не мог с ним совладать: чем больше думал об этом, тем сильнее дрожал, даже губы подергивались, и левый глаз почему-то тоже дергался. Но Андрей не хотел казаться перепуганным: возможно, кто-то за ним сейчас наблюдает – и, скорее всего, да, наблюдают: аоми постоянно твердила, что вокруг людей летают сонмы бесплотных духов, просто человеку не дано их видеть, иначе он давно сошёл бы с ума. Показать свою слабость – значит, уже уступить.

Но Андрей не собирался уступать. Он вдруг с отчаянной злостью подумал: «Ха! Дрожу, потому что одежда сырая. А тут – сквозняки, тело от них холодит. Это всё равно как спросонья выйти ранним утром во двор: сразу начинает бить озноб, а роса на траве просто обжигает ноги…»

В проходе постепенно становилось яснее, и вскоре, миновав очередной поворот, Андрей увидел круглый сквозной проём. Свет был таким ярким и радостно блистающим, что он невольно прищурился.

В проём, как в окно, вливался поток солнечного света, и свежий ветер доносил громкие, неприятные крики чаек, остро пахло йодом, солью и дымом. Он прокрадывался в пещеру длинными белесыми полосками, извивался и закручивался серпантиновыми лентами; запах у него был особенный: горьковатый и чуть отдающий жжёным сахаром, он смутно напоминал аромат какого-то экзотического фрукта.

Возле проёма лежал прямоугольный камень – вроде приступочки. Андрей встал на неё и выглянул наружу. Перед ним расстилался угрюмый берег, без единой травинки, – кругом, сколько хватало кругозора, лежали камни всех мыслимых и немыслимых размеров, над ними возвышались огромные головы великанов: казалось, они представляли не только все земные расы, но и какие-то вовсе неизвестные народы – длинноухие, коротконосые, круглолицые, на некоторых красовались охристые шапки, и эти великаны отличались от других тонкими чертами лица, взгляд их был смел и напряжен: казалось, они что-то разглядели в низком ослепительно голубом небе и чего-то с нетерпением ждут…

– Господи! – осенило Андрея. – Да это же… Нет-нет, неужели? Такие истуканы стоят на острове Пасхи. Но как я-то тут оказался? О, боже! Что это?

На большом плоском камне горел костёр. Вокруг него полукругом восседали люди в белых одеждах. Они держались прямо, сосредоточенно глядя на огонь. Ветерок шевелил их густые черные волосы, откидывал с плеч накидки, но сами фигуры словно оцепенели: они не двигались, не переговаривались и, похоже, их мало занимало всё, что было вокруг – внимание этих людей привлекало только пламя, танцующее на полуобгоревших поленьях.

Рядом с камнем высился идол с продолговатым лицом и узкими полузакрытыми глазами. Внешне он напоминал нанайский сэвен: черты такие же грубые, чёрное отверстие рта раскрыто, словно готово принять пищу, глаза без зрачков и, главное, нос чуть намечен. Это был истукан-маои.

В тени маои стоял человек. Он почти не был заметен на сером фоне камня, и потому, когда оторвался от идола и двинулся в сторону сидящих белых фигур, Андрей даже опешил: никак не ожидал увидеть тут ещё одного человека, к тому выряженного в шаманское облачение.

Мужчина держал в руках бубен, время от времени он поднимал его над головой и бил по ободку колотушкой. Высокую шапку шамана украшали оленьи рога, на них сидела, поблескивая опереньем, железная птица с длинным клювом. Серый невзрачный халат мужчины был подпоясан широким поясом, на котором болтались бесчисленные колокольчики, какие-то побрякушки и начищенные до блеска толи. Грудь прикрывал круглый щит, он тоже поблескивал на солнце – видимо, шаман постарался подготовиться к камланию как следует. И то верно, счиается: духи, увидев свои отражения в священных толи и щите, непременно пугаются и норовят выказать их обладателю уважение.