Николай Семченко - Одиночество шамана

Надежда тоже не бросалась в омут с головой, но, как более опытный и трезво мыслящий человек, говорила ему: «Тебе нужна женщина, мне – мужчина. Ты меня устраиваешь, и я тебя – тоже. Чем бегать по всяким блядям – ещё заразу какую подцепишь, – уж лучше ко мне приходи. Только сначала позвони, чтобы я успела Антошку к матери отправить. А так я всегда для тебя готова…» Он смеялся: «И даже подогревать не надо?» Она бессовестно, не пряча влажных, светящихся глаз, отвечала: «Ага! Такой агрегат моментально меня заводит: чик – и вся уже теку…»

Боже-боже, какие же пошлые, бесстыдные и ужасно неприличные вещи она порой говорила! Ему даже казалось, что Надежде нужны такие слова, чтобы прикрыть откровенную наготу простого чувственного влечения – к нему, его члену, рту, который она любила терзать крепким длинным языком: крепко прижималась губами к его губам, настойчиво разжимала кончиком языка его зубы, вторгалась внутрь, касалась десен, проводила по нёбу, заводила его ритмичным поступательным движением, в такт движениям члена. Но как только отрывалась от его губ, болтала бесстыдно, много, без умолку. И это ему нравилось. Как нравилось и то, что их сближает только секс, дружеские отношения и ничего более, по крайней мере, не надо врать, что он её любит и всякое такое. Возможно, она имела на него виды, но никогда не заводила разговоры о том, чтобы жить вместе, узаконить отношения и так далее – она нуждалась в его теле, тепле, постоянстве, и он ей, кажется, подходил как мужчина, а если грубее, то – как самец. А ему нужна была женщина – в физиологическом смысле, как говорил великий граф российской литературы, «для здоровья». Цинично? Да, наверное. Но разве прилично покупать продажных женщин, чтобы удовлетворить свою похоть? И если мужчины все такие нравственные, то, интересно, для кого же ярко цветёт и щедро плодоносит сад проституции? И отчего насилуют? И обманывают своих жён, невест, подруг? Вопросы простенькие. Ответики могут быть посложнее. Но ясно одно: всё это происходит ещё и потому, что мужчине (равно, как и женщине) чего-то не хватает в привычной интимной близости, или самой близости не хватает, или по каким-то причинам нельзя сделать то, что в фантазиях, мечтах, снах – очень хочется, а вот в жизни – грех, неприлично, нельзя. С Надеждой можно было всё.

А Настя – это совсем другая история. Чистая, даже внешне какая-то светлая: чуть рыжеватые, золотистые волосы до плеча, ясные голубые глаза, белая, плохо загорающая кожа, – она порой вызывала у Андрея смущение. При ней нельзя было употреблять крепкие словечки – Настя тут же удивлённо вскидывала голову: «Ты что? Я с матершинниками не общаюсь». И уж тем более на любой маломальский скабрезный анекдот или намёк Настя реагировала как несмышленая девчонка: щеки покрывались розовыми пятнами, мочки ушей пунцовели, она опускала глаза и прикусывала нижнюю губу. И вот это-то больше всего распаляло Андрея.

Когда он понял, что он её первый мужчина, то даже испугался. Потому что точно не знал, любит ли её. А Настя, судя по всему, уже не представляла жизни без него: говорила, что ей ничего не хочется делать, если его рядом нет, и всё время думала о нём, представляла, что бы он сказал в ответ на тот или иной её поступок, как засмеялся бы, посмотрел…

А он после свидания с ней на следующий день мог пойти к Надежде, и если представлял Настю, то на месте своей разбитной подружки: вот это сейчас делает Настя, и вот так обнимает его, трогает тоже Настя, и бесстыдные слова шепчет тоже она. Но любил ли он её так, чтобы отказаться от всех других женщин, – этого он не знал. Хотя Насте-то говорил: «Ты лучше всех, зайчонок мой ненаглядный!»

Но когда «зайчонок» стала лепетать про их будущих детей, он сразу остыл, поджался, и даже – смешно сказать! – его член обмяк и как улитка втянулся внутрь. «Ты что?» – наивно спросила Настя. «Перестарался, наверное, – он отвернулся к стене. – И вообще, что-то сегодня плохо себя чувствую: под кондиционером простыл, что ли, – он для убедительности покашлял. – Не хочу на тебя дышать». – «Уже всё равно надышал, – заметила она и тронула его плечо теплой ладошкой. – Ну, повернись… А ты какого ребёнка хочешь первым – мальчика или девочку?» – «Насть, давай потом поговорим об этом, – он почувствовал, что начинает злиться. – Мне правда нехорошо. И этот кашель достал», – он снова для вида раскашлялся. – «Ох, я тебе сейчас горячего молока с мёдом сделаю», – она соскочила с дивана и побежала на кухню. Тут же и он тоже соскочил – быстро натянул трусы, домашние брюки, рубашку и уселся в кресло перед телевизором.

Так весь вечер в нём и просидел, вцепившись в подлокотники и натужно кашляя, пока Настя не помыла чашку из-под молока с мёдом (господи, это питьё – такая дрянь!) и не ушла домой. Она никогда не ночевала у него, потому что в её семье считалось неприличным оставаться девушке гостях, даже у лучшей подруги.

А через три дня после этого случая они вместе и поехали на экскурсию в Сакачи-Алян. Коллеги Насти считали их подходящей парой: она – светленькая, худенькая, невысокая, он – чернявый, глаза пронзительно серые, коренастый, но не низкий – выше подруги сантиметров на десять, и если Настя легко конфузилась, то Андрей, напротив, одним только взглядом мог заставить смутиться даже опытную женщину. Возможно, это потому лишь, что он был близоруким, всё-таки минус две с половиной диоптрии, а очки не носил – приходилось напрягаться, чтобы лучше что-то рассмотреть: некоторые принимали это за настырность.

Но что Настины коллеги думали по его поводу – это Андрея волновало мало. Его больше занимал вопрос, почему подруга вдруг завела этот разговор про детей. Может быть, она нечаянно забеременела? Был ведь такой неприятный момент: как ни берёг её Андрей, а это проклятое резиновое «изделие №2 » 14 вдруг порвалось, и, главное, в самый ответственный момент. Правда, Настя сказала, что у неё, вроде бы, не опасный день. А вдруг опасный?

Жениться, так сказать, «по залёту» Андрей не хотел. Да и вообще считал, что ему рано обзаводиться семьёй. Он чувствовал, что для этого требовалось какое-то особое состояние души и тела – может быть, желание стабильности, покоя, порядка? А то, что у них с Настей было, напоминало горный ручей: то он скачет, как бешеный, по камням, то низвергается водопадом, то вдруг попадает в низину и течет плавно, медленно, чтобы через несколько минут снова превратиться в ревущий поток, всё сметающий на своём пути. Пожалуй, их влечение друг к другу напоминало такой ручей, но, вернее, только со стороны Андрея, потому что Настя пребывала в спокойной и счастливой уверенности, что для нее теперь не существует других мужчин, кроме него.

Как приехали в город, Андрей, кашлянув, сказал: