Антон Евтушенко - Покидая Вавилон

– Я вне политики! – сухо отрезал Доменико, отсекая всякие разговоры на эту тему.

– Да какой ты к чёрту тогда итальянец, если вне политики? – удивился Панас. – Один ваш Берлускони чего стоит!

– Мода на скандалы вокруг премьера сошла на нет, едва бедолага угодил в тюрьму, – ответил пассажир.

– Он получил своё! – довольно кивнул таксист и зло надавил на клаксон. – Ну, придурок, ну куда, спрашивается, лезешь-то поперёк батьки в пекло? – Он резко выкрутил баранку влево и сложным манёвром обогнул нерадивого водителя, ставшего на пути таксиста. – Нарожали, бля, инвалидов!

Доменико пропустил мимо ушей длинный нелитературный слог Панаса. Он отвернулся и утонул в пейзаже, что рисовал город в узорах дождя. «А послезавтра зима», – тоскливо подумалось ему. Он отвернул лацкан пиджака, за которым обнаружился карман. Кончиками пальцев – среднего и указательного – выудил оттуда электронную сигарету и без удовольствия стал вдыхать водяные пары, насыщенные никотином.

– Но как с этим жить? Как, я спрашиваю, таким уродам вообще доверяют машины? – возмутился таксист. Он снова стрельнул взглядом в зеркало заднего вида и ухватился за новую тему: – Ты гляди, придумают же цацек! А чё, покурить обыкновенную папироску уж и не судьба? – И он любезно протянул пассажиру початую пачку сигарет.

– Спасибо, я бросаю!

– Ага, ну-ну! – кивнул Панас и зубами вытащил из пачки белый цилиндрик. Щелкнул прикуривателем и запыхтел вовсю сигаретой.

Доменико вдохнул сладкий табачный дым и гневно стрельнул взглядом на водителя. Тот, впрочем, был занят дорогой и не обратил на это никакого внимания. Доменико убрал бесполезную имитацию обратно в карман и пальцами помассировал виски.

Вспыльчивость итальянцев, жителей Аппенин, людей по темпераменту неспокойных, энергичных, переменчивых в настроении и эмоциях, широко известна за пределами самой Италии. Сейчас Доменико сдерживала разве что его динарская кровь и слова отца, часто любившего повторять: «Paesi che vai, usanze che trovi» – в странах, куда придёшь, поступай по обычаям, которые найдёшь. Дубравка обычно после этих слов расстраивалась: в них она видела свою истину, внятно толковавшую о том, отчего отец всё же женился на ней, будучи обручённым с другой. Тогда она уже носила под сердцем Доменико.

Аурелио, вообще, любил мешать житейскую мудрость с вином. Вливая одно, он тут же изливал другое. В такие минуты он позволял себе откровенности, на которые вряд ли решился, будучи трезвым. Всё чаще в его словах сквозила неприязнь к взрослеющему сыну, который своим характером напоминал мать, и это больно ранило самолюбивого отца. «У итальянцев бытует шутливая поговорка о самих себе, – говорил Аурелио заплетающимся языком после пары-тройки стаканчиков граппы, – «Если нам связать руки за спиной, то мы не сможем говорить». После этого он принимался ржать, как безумный; некрасивый, омерзительный смех: изо рта летела слюна, колыхался в волнах жира голый волосатый живот. Потом неожиданно замолкал и очень грустным голосом присовокуплял, обращаясь к Доменико: «А ты – сможешь…»

– Я попрошу всё же не курить! – выдавил Доменико с упором на частицу "не", выместив весь гнев на кнопке и вдавив её с такой силой, что пластик жалобно заскрипел, а боковое стекло поспешно ушло вниз, впустив в салон волны свежего воздуха.

– Ах, простите, Бога ради! – принялся искренне извиняться Панас, поспешно туша окурок в пепельнице. – Я когда начинаю говорить о москалях, сам не свой становлюсь. Зло так и берёт! – и он не без удовольствия вернулся к прежнему разговору: – Вот вы, к примеру, на Крещатик попросили. Я везу. А зачем вам туда? Я не спрашиваю. Я знаю…

– И зачем? – спросил Доменико.

– А чё тут гадать на кофейной гуще, когда всё, как Божий свет ясно. На Евромайдан посмотреть охота? Ну конечно. Сейчас в Европе только и разговоров, что об этом. Ладно Европа, так и русских распирает любопытство. Путин сделал предложение в духе дона Корлеоне, от которого отказаться невозможно. А Янукович главировал, главировал, да не выглавило… тьфу ты, – в сердцах сплюнул Панас, споткнувшись на переиначенной скороговорке, и для простоты пояснил: – Короче, обосрался.

– È sordo! Вы оглохли? – воскликнул Доменико, сражённый наповал не то наглостью, не то бестактностью визави, а может, и тем, и другим. – Я, кажется, ясно дал понять, что политикой не интересуюсь.

Панас обиженно замолчал и какое-то время крутил баранку молча. К воздуху, ворвавшемуся внутрь салона, примешался особый урбанистический аромат – это такси стало петлять по переулкам, объезжая особенно глухие заторы. Острая смесь выхлопных газов, бензина, пережаренного мяса, прелых тряпок, мочи и ещё чего-то жутко незнакомого, одинаково неприятного. Доменико был вынужден закрыть окно.

– И всё-таки, простите, что любопытствую, разве вы в Киеве по другим делам? – после длинной паузы осторожно осведомился таксист.

– Представьте себе!

– Ох, прямо гора с плеч, ей Богу, – облегчённо вздохнул таксист. – Верите – нет, за сегодня уже пятого иностранца везу на Майдан. Ну, вы шестой будете… Так, стало быть, по другим делам?

– Si, – коротко ответил тот.

На дороге снова возникла спорная ситуация. Панас резко дал по тормозам и наполовину вылез в окно, обкладывая лютыми матюгами гнилой рыдван, попытавшийся втиснуться со второстепенной на главную аккурат перед капотом "ниссана".

– Ну, это вообще уже! – Голова Панаса снова оказалась в салоне. – Так нельзя! Столько машин у всех, а водить никто не умеет.

– А долго ещё? – уточнил Доменико, с тоскою наблюдая поток машин, который полз едва быстрее спешащих мимо по тротуарам людей.

– Мы такие вопросы не любим! – парировал таксист. – Надо быстрее – езжайте на метро. Но такси надёжнее. Там впереди – катают асфальт. Метров шестьсот ещё бы продержаться, дальше – лучше. Так, вообще, город пустой. Говорю же: все на майдане.

– Майдан, майдан. Что за майдан?

– Майдан Незалежности, – пояснил Панас. – Значит Площадь Независимости. У нас тут, на секундочку, революция.

– Мне нет дела до вашей революции, – честно признался Доменико. – Я не предполагал, что у вас тут такое творится.

– Ну вот, – расстроился таксист. – А в Италии, наверно, пишут только о Саркази и Берлускони? На остальных пустых колонок, что ли, не остаётся?

– Нет мне дела до политиков, – напомнил Доменико. – А скандалов вокруг премьеров хватает везде. Взять хотя бы Иво Санадера [1]…

– Да какая разница! – махнул тот рукой. – Всё одно: Европа. Я перед вами, кстати, латыша подвозил. Капал мне на мозг битый час: бедная-бедная Латвия!

Была Европой в СССР, а теперь стала её задворками. Втирал мне что-то про государственные границы и суверенитет. Жаловался, значит, ни тяжёлой тебе, понимаешь, промышленности, ни станкостроения, ни ансамбля песни и пляски Прибалтийского военного округа. Зарплаты маленькие. Молодёжь дома не сидит – по "европам" шакалит. А фиг ли мне жаловаться, говорю. Радуйтесь, говорю, что когда спускаешься вниз, в частную жизнь, то всё меняется. Приходится говорить про европейскую провинцию. Да, провинцию, но европейскую. Главное достоинство которой в том, что русской вони там нет.